Черная дюжина. Общество смелых

— Если вы имеете в виду международную организацию «Черный интернационал», то пугает. Это масоны. Раньше я по неведению был очарован «Черным интернационалом», но мне помогли разобраться. По сути, это национал-коммунисты. Однако я люблю черное движение, поскольку это движение народа. Только безграмотный человек боится слова «черносотенцы», думая, что это какие-то погромщики. Нет, черная сотня — народное ополчение, возглавляемое воинами, монахами-чернецами. Когда княжья дружина не справлялась с врагом, то в бой вступала черная сотня и побеждала. Поэтому для меня это самое почетное название. Как и слово «фашист». Я люблю это слово — связка, единство, пучок. Я — фашист, русский фашист, ничего страшного в этом нет. Если хотите, я монархофашист, соединение нации во имя монархии — это прекрасно. Но не нацист, не национал-социалист, это уже сфера коммунистической идеологии… Это журналисты специально дискредитировали слово «фашист», чтобы нация никогда не соединилась. Чуть что, сразу националист, шовинист, а почему евреи живут кагалом в мире? Почему они не впускают в свой мир никого, сделав его привилегированным, избранным? Почему им все можно?.. Сионисты уничтожают мою Родину, считаю, этого достаточно. Это делалось прежде, продолжается и сегодня.

После того как Евгений Додолев напечатал, не редактируя, эту беседу, записанную Андреем Ванденко, к нему в кабинет зашел старинный знакомый — Володя Кравченко. Додолев вспоминает, что начиная с 1988 года Володя вел в газете рубрику «Хроника происшествий». Очень прикольную. Самобытный язык и добродушный нрав экс-боксера Вовы Фельдмана (Кравченко он был по жене) генерировали совершенно бесподобное письмо, типа «ну зачем же резать старушку прямо рядом с детской площадкой?». Саша Хинштейн абсолютно официально называет Володю своим учителем. Ведь тот фактически стал в нашей стране родоначальником весьма востребованного жанра криминальной хроники.

Володя долго вздыхал, прихлебывал остывший чай и тоскливо смотрел мимо Додолева в панораму за окном («Новый взгляд» располагался тогда в том же здании, что и «МК», но двумя этажами выше). Додолев никак не мог понять, в чем цимес его визита. Наконец Кравченко спросил, смущенно улыбаясь:

— А ты хорошо этого Васильева знаешь?

— Два раза всего видел, один раз обедали вместе. А что?

И тут Володя ошарашил: он эмигрирует в Израиль из-за этого интервью! Ну, типа последняя капля. Додолев не решился его отговаривать, не желая брать на себя ответственность. Спросил, в курсе ли его главред Гусев. Оказалось, что пока нет. Послал секретаря за водкой. Чисто символически махнули по пятьдесят. Как бы на посошок. Запили чаем, закусывать было нечем.

Через две недели люди Васильева ворвались в здание и устроили бучу на третьем этаже, в редакции газеты «Московский комсомолец». Организатор наезда на Павла Гусева и его команду по фамилии Детков был привлечен к уголовной ответственности. Главный редактор нанял «личку» и охранников для редакции.

«У меня, кстати, до сих пор листовка «Памяти» хранится, со стены в коридоре редакции снял», — вспомнил Меринов в блоге.

А кончился этот трехдневный ультиматум «Московскому комсомольцу» пропетой анафемой. Эта акция стала, пожалуй, самой известной и оставалась долгое время, до скандальных акций лимоновской Национал-большевистской партии, эталоном политического акционизма. Для «Памяти» захват редакции стал практически визитной карточкой. А комбинация была проста: черная форма, угрожающая репутация русских фашистов и… Игорь Тальков.

Глава 11. «Листая старую тетрадь расстрелянного генерала…»

Я молюсь за Россию, возрожденную и восставшую с колен. Россия всегда за всех расплачивалась — так уж повелось испокон веков. Но я верю в величие русского народа. Он выстоит.

Игорь Тальков

У Талькова китель с орденами, он его первоначально сбрасывал на пол, когда выступал. Васильев возмутился: как же можно кидать китель с орденами, погонами. После этого Игорь уже вешал китель на стул, свечку зажигал, икона появилась. Это влияние Васильева, конечно.

Игорь Тальков стал одним из символов эпохи. Символом пробуждения национального самосознания. Его небывалая популярность стала предметом разного рода спекуляций и домыслов о его жизни и смерти. Поэт и музыкант был убит пулей из револьвера перед самым концертом. В последние месяцы до трагедии у Игоря начались проблемы с выступлениями — его опасались приглашать, зная о его связях с одиозным обществом «Память» и дружбой с Дмитрием Васильевым. Так или иначе, Игорь — человек-легенда, без которого сейчас трудно представить 90-е годы. И его убийство — незаживающая рана для России духовной, для России поэтов.