Дэррик не мог не узнать отцовский голос. Глаза его распахнулись, и он увидел знакомый сарай за мясной лавкой. И обнаружил, что лежит на грязной соломе на чердаке.
Дэррик инстинктивно свернулся клубком, пытаясь защититься. Тело болело от вчерашних побоев. А может, и от сегодняшних, заработанных чуть раньше. Иногда после избиения Дэррик терял счет времени. Эти черные провалы он считал потерянным временем и страдал от этого.
Отец пнул его, выбив воздух из легких и, наверное, сломав еще одно ребро.
Испуганный Дэррик поднялся на трясущиеся ноги. Его не оставляло ощущение, что с руки его что-то свисает, но когда он опустил глаза, то ничего не увидел. Возможно, это просто еще раз сломалась ключица, но этот раз чем-то отличается от предыдущего.
Дэррику показалось, что он слышит голос Мэта Харинга, но он знал, что Мэт никогда не приходит, когда на отца друга накатывает дурное настроение. Даже отец Мэта в таких случаях старается держаться подальше.
Он был высоким и грузным мужчиной, с большим животом и широкими, как рукоять секиры, плечами. Руки были большие, грубые, в мозолях от тяжелой работы и бесчисленных трактирных драк. А кудрявая копна темных волос была под стать курчавой бороде, доходившей до середины груди.
— Я не могу быть тут, — пролепетал оцепеневший Дэррик. — Я был моряком. Здесь была церковь.
С горящим от стыда лицом Дэррик оглядел себя. Он стал мальчиком не старше восьми-девяти лет. Отцу нечего бояться. И все же отец вел себя с ним как с самым лютым противником, с которым он когда-либо встречался.
Отец отвесил ему оплеуху, и голова зазвенела от боли.
Слезы бежали по щекам Дэррика. Сперва он ощутил их жар на своей коже, а потом, когда капли достигли дрожащих губ, почувствовал и их соленый вкус.
На этот раз на голову Дэррика опустился подзатыльник, и мир завертелся в обратную сторону, принеся воспоминания о том, как на прошлой неделе отец побил трех дюжих караванщиков, с которыми подрался на грязной улочке перед таверной «Хромая гусыня». Мясником отец был весьма посредственным, но как с кулачным бойцом с ним мало кто мог сравниться.
Осторожно заглянув за край сеновала, боясь узнать ответ, Дэррик увидел, что корыта для корма и ведра пусты.
— Нет, — прошептал он.
Внутри Дэррика все сжалось. Он знал, что, когда отец в таком настроении, оправдаться нельзя. Если бы он даже накормил коров и свиней, отец все равно отыскал бы вину, сказав, что он дал им слишком мало или слишком много. Желудок Дэррика переворачивался, словно он плыл по штормящему морю.
Но откуда он знает про связь тошноты и шторма? Наверное, из одной из подслушанных историй, которые рассказывают в трактирах, где отец частенько коротает вечера. Дэррик обычно сидел снаружи, у дверей, — отец всегда норовил запереть его дома, но вечерами мать редко бывала там, а Дэррик слишком боялся оставаться один.