Черная Ганьча

Странно, сколько раз проходил через кладки, и ни разу не появлялось желания послушать тихую разноголосую песню ручья. А сейчас обостренный слух улавливал все оттенки звучания, и звуки казались удивительно слаженными...

Тропа вывела к вырубке, где торчали из снега молодые сосенки и темнели поверху старые трухлявые пни.

До заставы было полчаса ходу.

Бутенко шел медленно, опустив воротник полушубка и расстегнув верхний крючок, часто оглядывался, словно мог что-нибудь различить в снежной кутерьме. Порой начинало казаться, что вздох ему вовсе не померещился, что, пользуясь снегопадом, кто-то пробрался через границу на участке, за который несет ответственность он, Алексей Бутенко, старослужащий, опытный пограничник. Глядеть вдаль не имело смысла - снег падал и падал, устилал землю. Хорошо, когда снег уляжется на вспаханной полосе. Снег - он большое подспорье в охране границы.

Предчувствие редко обманывает - оно приходит от опыта, а на границе еще от знания обстановки.

Влекомый сомнениями, Бутенко возвратился назад, вышел на кладки, миновал деревеньку - теперь оттуда не раздавалось и звука, словно жилье похоронилось под снегом, - пересек Кабаньи тропы. Шел быстро, подсвечивая по сторонам следовым фонарем. Скоро разогрелся, пересохло во рту, зашершавели губы. Хотелось пить. Снег падал реже, не так обильно, но все еще густо и крупно - мокрый. Он напитал полушубок и валенки, мокрые, они стали неимоверно тяжелыми. Теперь, думалось Бутенко, до утра не высохнут даже в жаркой сушилке, а завтра не в чем будет идти на границу, если, конечно, майор снова уважит и отправит в наряд. Второй месяц Бутенко себе готовит замену, парень попался толковый, с ходу схватывает что к чему, самостоятельно научился готовить.

Если не принимать во внимание неразделенную любовь к Лизке, то до этого дня, до сей минуты, когда достиг пересечения троп и собрался в обратный путь, жизнь Алексея Бутенко протекала без крутых подъемов и опасных спусков, нормально протекала: известно, не то чтобы совсем как на ровной дороге, но без потрясений, которые в считанные секунды или возвеличивают человека, или сбивают с ног и отшвыривают в сторону.

Сам Бутенко, пожалуй, затруднился б ответить, храбр он или труслив, готов ли к самопожертвованию, к героическим поступкам, о которых наслышан, читал, видел в кино. Привычный к труду с малых лет, он и в армии не ощущал тягот службы, хотя в душе иногда сетовал на поварское свое положение.

В первые мгновения стоял потрясенный, не знал, что предпринять - как прирос к месту над припорошенными следами. Не сразу разобрал, что следы ведут к границе, до которой рукой подать, что счет идет на секунды, а тот, кого ждали так долго и в постоянной тревоге, - уйдет.

От волнения взмокла спина и свело челюсти. Полтора года ждал Бутенко "своего" нарушителя, все продумал - от первого оклика "стой!" до самого трудного...

А сейчас растерялся. От неожиданности. Стоял над следами, теряя драгоценное время.

Много часов спустя, когда времени было вдоволь и не надо было спешить, он перебирал в памяти каждый свой шаг, все свои мысли, поступки.

Что-то еще удерживало на месте, еще продолжалось оцепенение. Непослушными пальцами достал из сумки ракету. Зеленый свет залил глаза слепотой.

Прежде чем в глазах окончательно потемнело, успел в зеленом хаосе выхватить взглядом чужого. Выстрел ракеты заставил того обернуться, пригвоздил к месту, неправдоподобно огромного в неверном мелькании, будто впаянного в зеленую круговерть.

- Стой! - Вместо грозного окрика из горла Бутенко вырвался придушенный писк. - Стой, стрелять буду!

Чужой рванулся в обратную сторону, к заграждению, взял с ходу КСП одним прыжком. И исчез в снегопаде. Позднее при обыске местности под снегом нашли упругий пластмассовый шест.

Бутенко на заграждении чуть было не повис. Когда, располосовав полушубок от воротника до низа и поранив ладонь, перебрался на другую сторону заграждения, чужой оторвался.

Оставались следы. Снег их уже успел припорошить - крупные, размером приблизительно сорок четыре.

Бутенко кинулся вслед. Ноги по колено вязли в снегу, снег набивался в валенки.

Чужой шел в полную силу - широко и сильно.

Бутенко отставал от него. Шаг его с каждым метром становился короче. На пригорке пограничник упал - то ли споткнулся о рытвину, то ли задохнулся. Сунул в рот горсть снега, другую. Не было сил подняться.

Сквозь белую мглу приплыли отзвуки станционного колокола: видно, отправлялся пассажирский. Бутенко представил себе заснеженный состав, полосы света из окон вагонов, нетерпеливо пофыркивающий тепловоз. И Лизку на подножке одного из вагонов. Стояла в кофтенке и короткой юбке и махала рукой. Как тогда, после регистрации в поселковом Совете...

Ему не было холодно. Без валенок бежалось легко, как сто пудов скинул. Ноги в шерстяных носках будто всю жизнь так бегали. Только пылало лицо. Лицу было очень жарко, как у раскаленной плиты, с пригорка летел - как на крыльях. С каждым шагом отчетливей становились следы - их не успевало заносить снегом.