Черная Ганьча

Вера сидела у иллюминатора, прикрыв глаза и борясь с подступающей тошнотой. Ей всегда становилось худо, когда самолет набирал высоту, закладывало уши и к горлу подступал тугой ком. Что-то говорила стюардесса, предлагала воду в стаканчиках, леденцы. Вера не шелохнулась, сидела, будто вросла в глубокое кресло, накрепко привязав себя к нему.

Потом все прошло. В голове остался непривычный шум, и слабо звенело в ушах. Гул моторов заполнил салон. Вера выглянула в иллюминатор. За круглым стеклом, в бездонной глубине, как звезды, мерцали электрические огни. Потом и они исчезли.

Сосед по креслу, пожилой седеющий человек, тихо постанывал, прижав к груди ладонь. Вера лишь мельком взглянула в его бледное, без кровинки лицо.

- Вам плохо? - спросила.

Он не ответил, прикрыл глаза набрякшими веками.

Навязываться с помощью Вера не стала. Ушла в свои мысли. Думалось главным образом о встрече с Юрием, не могла себе представить ее. Встреча эта и радовала ее и страшила, как всегда приносит тревогу неведомое - муж представлялся ей смутно и почему-то начисто изменившимся человеком...

Поезд шел быстро. Вера глядела в окно, не видя ничего, глухая к окружающему. Весенний день был пронизан солнцем, снег искрился, слепил глаза. В вагоне стояла жара, двери купе были настежь раскрыты, и оттуда слышались говор, стук домино, играл транзистор.

Память возвращала Вере пережитое за вчерашний день, возвращала с безжалостно излишними подробностями, причиняя боль, - Вера лишь теперь поняла, как много для нее значит Юрий.

Обрадовалась, когда, после двухчасового ожидания на станции, за нею приехал Холод, усадил в газик, и они помчались по накатанной до блеска санной дороге. Вера хотела спросить, где Юрий, почему сам не приехал, но промолчала. Холод тоже не многословил, задал пару вопросов - больше для приличия. Когда, минуя поворот к заставе, шофер поехал прямо по дороге в лесничество, почуяла неладное.

- Куда вы меня везете? - удивленно спросила Вера.

- До дому, Вера Константиновна. У нас же новый дом. Ганна вам так будет рада. Вы б хоть телеграмму дали, так она и наварила б, и напекла. Мы ж, дяковать майору, теперь собственну хату маем.

- Какому майору?

- Юрию Васильевичу. Ще ж перед Октябрьскими присвоили.

- Юре?

- Я думал, знаете.

- Первый раз слышу. - Вера отметила про себя, каким скрытным стал Юрий. Или чужим?..

- Не прописал, значит. - Холод головой покачал, не то осуждая майора, не то жалея его жену. - А мы думали, сразу телеграмму отбил Юрий Васильевич.

Хотела спросить, почему Юрий сам не приехал встречать, но как-то не повернулся язык. Спросила о другом, в надежде, что так или иначе зайдет разговор о муже.

- Как вам тут всем живется?

- Нормально.

- Юра здоров?

- В его годы болезни не пристают, Вера Константиновна. Молодые его года. А вот до нас с Ганной уже чепляются. Я по зрению глаз на пенсию выхожу. Ганна, видать, вскорости, кто знает когда, бабкой станет. Вот оно и крутится-мелется...

Холод сидел со сложенными на животе руками в теплых меховых рукавицах. Вокруг лежал белый нетронутый снег, и дорога бежала среди голубых сугробов, мимо заснеженных сосен, тянувшихся в холодное небо, сверкала на солнце снежная пыль, и была тишина - все так, как Вера представляла себе, отправляясь сюда. Все так, кроме одного: думала, Юрий встретит, и сразу прояснятся их отношения.

От первоначальной самоуверенности, с какой она отправлялась в дорогу, следа не осталось. Зябли пальцы, и в душу медленно входил страх. Чтобы не застонать, сцепила зубы и поднесла ладони ко рту. Шофер закурил сигарету, едкий дым заполнил машину, и Вера закашлялась.

- Кинь эту дрянь! - рассвирепел старшина. - Учишь, учишь вас, а понятия на ломаный грош нема.

Холод приоткрыл дверцу, проветривая внутри, и все бубнил про невоспитанную молодежь, которую не научить ничему, хоть ты им кол теши на пустой башке, хоть разорвись пополам.

Он говорил, но Вера понимала, что ругань - предлог для оттяжки какого-то неприятного ей сообщения. Дипломат из Кондрата Степановича, конечно, неважный - старается, из кожи вон лезет, а догадаться нетрудно: самое худшее ее ждет впереди. Охваченная горькими мыслями, вздрогнула, испуганно подняла голову, когда машина внезапно остановилась.

- Приехали, - сказал Холод, протискиваясь сквозь дверцу. - Просим до хаты, Вера Константиновна... Вон и Ганна моя. Принимай гостью, жинка.

Ганна в накинутом на плечи платке бросилась к Вере:

- Моя вы голубонько, здравствуйте. С приездом вас. - Троекратно поцеловала: - А моя вы хорошая, а моя вы красавица! Дайте на себя поглядеть... Хороша, красива... Пойдем в хату.

От неожиданной ласки Вера расплакалась, мокрым лицом прижалась к Ганниному плечу, и та повела ее, плачущую, крикнув мужу, чтобы нес чемодан.

- А то сам не знаю, - огрызнулся он.

Холод тут же уехал.

На кухне было тепло, даже жарко, потели заиндевелые стекла. Ганна принялась хлопотать у плиты, такая же, как и раньше, красивая, с румяными от плиты щеками и переброшенной через плечо толстой косой.