Черная графиня

Я чуть не вскрикнула – согласна! Бог мой, Ваня будет жить со мной. Хоть немного, но будет. Это ли не счастье.

И как прилежная ученица, внесла поправку – сдает мне квартиру с мансардой вдова одного купца. Очень хорошая женщина.

Альбом № 2. Графиня Миттрах Елизавета Николаевна

Преподаватели Смольного

Выпускной класс

Смолянки

Бальный класс

Подруги Лизы

Глава III. Иван, псевдоним Офеня

Иван поставил лошадь в Токмаковские конюшни, там, где недалеко церковь староверов. Вытер лошадку, засыпал ей, не жалея, овса. Да премию – ломоть ситника с солью. Конь заслужил. Не зря три-четыре раза дефилировал по Красной площади. Теперь точно известно, когда великий князь поедет. Куда и с кем.

Вроде все было хорошо, и лабораторию «поставили» быстро, и снаряды тихо-тихо, осторожненько инженер, которого все звали почему-то Беня Левый, изготавливал. Уже в коробке лежат, не дай Бог резко передвинуть. Тогда от домика, да и от окрестных мало что останется. Вернее – просто не останется ничего. Иван видел результаты. В лес как-то ездили, Беня-инженер свой снаряд, видом просто банка из-под консервов, нам демонстрировал. Да-а-а, впечатлило. Когда с корнем вырвала эта банка три вековые ели.

Нет, царским сатрапам не уцелеть. Но вот тут-то у Ивана и стали появляться вопросы, ответы на которые ему, он понимал, никто не даст. Поэтому и настроение было всегда плохое. Уж и шутки друганов – участников боевой дружины воспринимал трудно.

Но домой, в свой Аптекарский, шел, насвистывая. Ибо уж так получалось. Видно, природа работала.

Чем ближе к жилью своему, тем светлее. Хочется и свистеть. Может, и петь, но – не умел. А все дело объясняется просто.

У сироты Ивана дома никогда не было. Папа и мама в одночасье умерли. Как и половина деревни – от какой-то непонятной болезни. А маленький Ваня с сестренкой знали, что делать. Ведь чай всю жизнь жили в полном единении с природой. Вот и теперь, у дома, где уже не мычит корова (ее свели со двора, как родители померли), не квохчут куры, Иван с сестричкой, приткнувшись спина к спине и накрывшись рядном с амбара, спали спокойным детским сном. В доме спать было не разрешено – там хворь ходит. А спали у завалинки – ни мысли, ни горести не схватывают сердце и душу. Потому что в этот вечер были сыты. Сестренка нашла в амбаре зерна много, с Иваном натолкли, в миску, да воды, да на костерок. Затирухи на всю ночь хватило. Только успевай пукай. Это желудок освобождается, и никто даже внимания не обращает. А село сиротам не может помочь. Считай, в каждом доме – покойник. Чё ж хотите – Бог, видно, наслал этакую бледную немочь.

Еще в церкви батюшка Никодим все говорил сельчанам, «што идет попакалист за грехи людские». И, мол, надо жить, как Бог велит. По совести, значит.

Но как велит Бог, сельчанам узнать не удалось. От этой самой лихоманки поп Никодим скончался. Его и отпевать-то с трудом селяне исполнили. Не до требы, самим бы выжить. Но – почти никому не удалось. Така болезнь.

Ну, Ваня сестру потерял, тихонько питался чем Бог послал, да постепенно дошел до города. И не умер. И зверь не съел. И хвороба не взяла. Видно, истово молилась откуда-то мама Вани о нем и его сестренке[17].

Ваню в городе какая-то тетенька взяла за руку и привела в большой, темный сарай. Но в нем было тепло и пахло! Пахло щами!

Мама… Тут маленький, но уже много такого переживший Ваня, что за всю жизнь кое-кому и не снится (к его счастью), вдруг неожиданно для себя заплакал. Но тетеньки его окружили, одежку, сплошь рваную да с разными букашками, сняли и начали поливать теплой водой да так сладко приговаривать:

Сойди, забота,
С нашего Федота,
А перейди на Якова
И другова всякого…

И от теплой воды, от мягких рук этих тетенек Ваня плакал и плакал. Потом кушал, а затем – заснул и спал, тетеньки уж стали беспокоиться, ровно сутки.

Попал Ваня в купеческий дом «призрения сирот». Ах, какое было счастье – Ваня попал в Хлудовские мануфактуры. Сначала отъелся немного, отмылся, отоспался, а затем стала одна тетенька его прилаживать к делу. Естественно – к мануфактурному. А так как был Ваня смышленый да быстрый (а как иначе – не выжил бы никак в год деревенской эпидемии, болезней и голода), то стали его на фабрике прикреплять к механике. Сначала в станки – масло заливать. Затем – гайки да болты проверять и подтягивать, что ненадежно.

Дальше – больше. Да, больше, хотя Ваня – подросток еще, но вот 9 часов смены – отдай хозяину. А когда станок гудит с 5 утра до 9 вечера, да каждый день, и воскресенья прихватывает – мало тебе, мальчику 12–13 лет, не покажется.

Ване и не показалось, что это рай. Хотя вначале думалось.