Черная камея

Четыре дуба, что охраняют кладбище сейчас, уже в то время были довольно высокими, а близость старого кладбища к болоту с его уродливыми кипарисами и бесконечными гирляндами луизианского мха несомненно усиливала, да и усиливает до сих пор общую атмосферу меланхолии.

Но Вирджиния Ли не была сентиментальной викторианской девушкой. Образованная, любящая свое дело медсестра выхаживала Манфреда в больнице Нового Орлеана, куда он попал с жестоким приступом желтой лихорадки и, как многие ирландцы, едва не умер от этой болезни. Она с огромной неохотой оставила свою профессию, но Манфред, гораздо старше ее и опытнее, был очень настойчив и в конце концов окончательно покорил юное сердце.

Именно для Вирджинии Ли Манфред заказал свой портрет, который сейчас висит в гостиной. Манфреду было за сорок, когда он позировал художнику, но уже тогда он начал внешне походить на бульдога: обвисшие щеки, упрямо выпирающая нижняя челюсть и большие печальные голубые глаза. К этому времени, то есть приблизительно к тысяча восемьсот восемьдесят пятому году, его пышная шевелюра уже успела поседеть. Даже через сорок лет, когда тетушка Куин получила от него в подарок камею, а вскоре после этого он навсегда пропал на болоте, волосы Манфреда оставались по-юношески густыми.

На портрете он не выглядит порочным. Скажу больше, я всегда считал, что изображенный на картине человек начисто лишен тщеславия, если позволил повесить в собственном доме такой неприукрашенный портрет самого себя.

Как ты сам мог судить по портрету в столовой, Вирджиния Ли была, несомненно, красива: женщина-девочка со светлыми волосами и пронзительными голубыми глазами. Говорят, она была очень остроумна и находчива, ее речь отличалась мягкой иронией, и она безоглядно любила своих детей, Уильяма и Камиллу. Что касается Изабеллы и Филиппа, умерших в детстве от столбняка и инфлюэнци, то она до конца своих дней не переставала их вспоминать.

Вирджинию Ли унесла скоротечная лихорадка, а еще бедняжка много лет страдала от малярии. Однако она мужественно боролась с болезнями, каждый день самостоятельно одевалась и спускалась вниз. Так было и в ту субботу, когда она умерла. В тот день она лежала на диване, вела интересную беседу, как обычно пребывая в веселом расположении духа и подшучивая над собой, а где-то около полудня сделала свой последний вдох.

Ее похоронили в том самом небесно-голубом платье, в котором она изображена на портрете. И если в нашем доме есть семейный святой, то это Вирджиния Ли. Признаюсь, иногда я и сам обращаюсь к ней с молитвой.

Говорят, что Манфред, вспыльчивый старик, оставшийся после смерти жены с двумя крошечными детьми на руках, совсем лишился разума. Он то ревел, как раненый зверь, а то принимался бормотать себе под нос. Не в силах видеть ее могилу на маленьком кладбище – к тому же он, скорее всего, не имел права хоронить ее на территории собственных владений, – Манфред приобрел огромный склеп для всей семьи на новом кладбище в Метэри, в окрестностях Нового Орлеана. Там наших родственников хоронят и по сей день.

Я дважды видел этот мавзолей: когда умерла Милочка, а потом и Папашка. Полагаю, что останки малышей, Изабеллы и Филиппа, тоже перенесли в склеп, но, если честно, никогда об этом не спрашивал.

Надгробное сооружение на кладбище Метэри представляет собой небольшую часовенку из гранита и мрамора, с двумя пятифунтовыми, высеченными из гранита ангелами по обе стороны от бронзовых ворот и витражом на противоположной стене. Узкий проход разделяет склеп на две половины, в каждой из которых имеются по три гнезда для гробов.

Уверен, ты знаешь порядок погребения в таких мавзолеях: гробы помещают в гнезда, а когда те оказываются заполненными, но требуется место для очередного усопшего, самый старый гроб вскрывают, кости высыпают в подземную могилу, а сам гроб разбивают на куски и выбрасывают, освобождая таким образом почетное место над землей.

Я всегда думал, что, когда умру, меня тоже там похоронят, но теперь судьба не подарит мне роскошь завершить свой жизненный путь в семейной усыпальнице. Хотя... Кто знает? Возможно, в будущем, после того как я наберусь смелости покончить с таким существованием, мои бренные останки все-таки попадут в этот склеп.

Но вернемся к Безумцу Манфреду, как стали называть в округе моего несчастного предка. У него появилась привычка отправляться в одиночку на болото Сладкого Дьявола, беспрерывно бормоча при этом какие-то проклятия. Иногда он не возвращался по нескольку дней кряду.

Такие его отлучки всегда вызывали тревогу, ибо знали, что болото Сладкого Дьявола никогда не расчищали и в результате оно густо заросло лесом и стало почти непреодолимым для пироги. Ходили легенды, что там водятся медведи, пумы, рыси и даже еще какие-то неизвестные создания, которые жутко воют по ночам.