Черная камея

Тетушка Квин умерла. Окончательно распрощалась с жизнью и лежала теперь на кремовом атласе, украшенная нитями жемчуга. Кто-то вспомнил про ее маленькие очки на серебряной цепочке. И ее духи "Шантильи". Капелька духов "Шантильи".

Тетушка мертва.

И я ничего, абсолютно ничего не мог с этим поделать.

46

У меня в душе затаилась дикая мечта, что на похоронную мессу приедет Мона, но ничего подобного не произошло, хотя службу отправлял отец Кевинин Мэйфейр и все Мэйфейры, которых я знал, – Роуан, Майкл и доктор Уинн – там присутствовали, как и накануне вечером. С ними также приехал Стирлинг Оливер, и, когда наши взгляды встретились, вся компания мне вежливо покивала.

Собралась такая же огромная толпа, заполнившая центральный неф церкви Успения Богоматери, – до сих пор мне не доводилось видеть столько прихожан на мессе в будний день. Людей собралось даже больше, чем прежде, потому что из всех дальних краев съехались Маккуины, не сумевшие прибыть в Новый Орлеан вовремя, чтобы успеть на вчерашнюю службу.

Мне было мучительно видеть закрытый гроб в центральном проходе. Я добрался до церкви только с наступлением темноты, а потому не видел тетушку Куин, прежде чем крышку закрыли навсегда.

Но мне не пришлось в одиночестве нести свое горе, потому что и Лестат, и Меррик Мэйфейр оказались рядом, когда я пробирался мимо Мэйфейров на свое место на церковной скамье вместе с Жасмин, Томми и Нэшем.

Это было так неожиданно, что на секунду я потерял равновесие, и Лестат меня поддержал, твердо взяв за локоть. Он довольно коротко подстригся и нацепил не очень темные солнечные очки, чтобы скрыть разный цвет глаз. Одет он был очень консервативно: двубортный синий пиджак и брюки цвета хаки.

Меррик Мэйфейр пришла на службу в красивом белом льняном платье, замотав голову и шею белым шарфом, а большие солнечные очки почти скрывали ее лицо. Но я был уверен, что это она, и совсем не удивился, когда Стирлинг Оливер, сидевший позади нас, вышел вперед и заговорил с ней, прошептав, что рад ее видеть. Потом он выразил надежду позже перекинуться с ней парой слов.

Я расслышал, как она просто ответила, что у нее очень много дел, но она постарается выполнить его просьбу. Мне показалось, что Меррик расцеловала Стирлинга в обе щеки, но я не был уверен, так как она стояла спиной ко мне. Я лишь знал, что для Стирлинга это очень важная минута.

Отец Кевинин Мэйфейр начал мессу, ему помогали два мальчика-служки. Я не посещал церковь со времени моего перерождения и оказался не готов видеть, как он похож на мою рыжеволосую Мону. Мне было больно от одного взгляда на него, а он тем временем поприветствовал всех собравшихся, и толпа ответила на его приветствие. И тогда я понял, что я терзаюсь из-за него, как всегда терзался.

То, что Лестат и Меррик опустились на колени рядом со мной, крестясь и шепча молитвы, то, что они вместе со всеми произносили слова псалмов, как и я, явилось для меня шоком, хотя и приятным. Мне показалось, будто тот безумный мир, в котором я потерялся, все-таки не настолько безумен.

Когда пришел черед зачитать кусочек из Библии и сказать несколько слов о тетушке Куин, Нэш произнес очень торжественную и хорошую речь о благородстве души усопшей, которая всю жизнь заботилась о других, затем вперед вышла Жасмин и, сильно дрожа, сказала, что тетушка Куин была для нее всегда путеводной звездой, потом выступили и другие – люди, которых я едва знал, – и все говорили что-то доброе. Наконец наступила тишина.

Я живо припомнил, что никогда прежде не выступал ни на одних похоронах, несмотря на свою любовь к Линелль, Папашке и Милочке, и уже в следующую секунду, поддавшись порыву, поднялся и пошел к микрофону на аналое, за алтарным ограждением. Мне казалось немыслимым, что я, такой как есть, собираюсь говорить в церкви, и в то же время я понимал, что меня теперь ничто не остановит.

Подстроив голос под микрофон, я сказал, что тетушка Куин была самым мудрым человеком из всех, кого я знал, и что, обладая этой истинной мудростью, она прекрасно знала, что такое настоящее милосердие, и что только рядом с ней можно было понять, что такое великодушие. А затем я процитировал из Книги Премудрости Соломона описание дара мудрости, которым, как я полагал, обладала тетушка Куин:

"Ибо премудрость подвижнее всякого движения, и по чистоте своей сквозь все проходит и проникает. Она есть дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя: по сему ничто оскверненное не войдет в нее. Она есть отблеск вечного света и чистое зеркало действия Божия и образ благости Его. Она – одна, но может все и, пребывая в самой себе, все обновляет..."[35]

На этом я оборвал цитату.

– О тетушке Куин лучше не скажешь, – произнес я. – И то, что она жила среди нас до восьмидесяти пяти, – это был подарок всем нам, драгоценный дар, и что смерть так внезапно унесла ее, нужно считать милостью, если мы хотим рассуждать здраво. Трудно представить, что могли означать для нее дряхлость и немощь. Ее больше нет. Она прожила всю жизнь бездетной, но была матерью всем нам. Дальше – тишина[36].