Черная книга

— Понятно, почему вы здесь. Видите ли, я думал, что дядя Мэтью оценит по достоинству злачную славу «Сентрала». Он и сам был беспутным в молодости.

— И еще вы, вероятно, думали, что это может его неприятно поразить.

— Никто не может поразить Мэтью Вандерхайда, инспектор. — Он улыбнулся. — Но, возможно, вы правы. Да, наверняка такой элемент тоже присутствовал. Я прекрасно знал, что мой отец просил его побеседовать со мной. И потому договорился о встрече в наихудшем месте, какое можно придумать.

— Возможно, я мог бы предложить вам несколько мест и похуже, чем «Сентрал».

— Ну, мне такие места тоже были известны. Но «Сентрал», он был… центром.

— И вы с ним говорили.

— Мы говорили. Предполагалось, что я должен слушать. Но когда вы общаетесь со слепым человеком, вам нет нужды притворяться. Нет нужды делать вид, таращить глаза и все такое. Я, помнится, почитал газету, поразгадывал кроссворд, посмотрел телевизор. Ему было все равно. Он оказывал услугу моему отцу — только и всего.

— Но вскоре после этого вы решили оставить Черного Ангуса в прошлом.

— Да, это верно. Может быть, слова дядюшки Мэтью в конечном счете возымели свое действие.

— А после разговора?

— Мы хотели пообедать вместе… но, должен добавить, не в «Сентрале». Гаже кухни, чем в «Сентрале», я в жизни не встречал. Но, кажется, у меня было назначено свидание с молодой дамой. Впрочем, не такой уж и молодой. Замужней, насколько я помню. Иногда я скучаю по тем денькам. В прессе меня называют раскаявшимся грешником. Выдумывать всякие клише просто, жить согласно им куда как труднее.

— Ваше имя не фигурирует в списке посетителей «Сентрала» в тот вечер.

— Проморгали.

— Ну, вы могли легко исправить эту ошибку.

— Чтобы подбросить газетам еще уголька?

— А если они теперь узнают, что вы там были?

— Что ж, инспектор, это будет уже не уголек. — Ангус Гибсон смотрел на него дружеским, ясным взглядом. — Это будет взрывчатка.

— Вы ничего не могли бы рассказать мне про тот вечер, сэр?

— Вы, похоже, все знаете. Я сидел в баре с Мэтью Вандерхайдом. Мы ушли за много часов до начала пожара.

Ребус кивнул:

— И вы ни разу не поднялись на второй этаж отеля, сэр?

— Что за странный вопрос. Это же было пять лет назад.

— Да, давненько.

— И что, теперь дело открыли заново?

— В некотором роде да, сэр. Мы не можем раскрывать слишком много подробностей.

— Я понимаю. Я попрошу отца узнать у главного констебля. Вы ведь знаете, они хорошие друзья.

Ребус промолчал. Никакого дела не было. Он не мог предъявить своему начальству ничего такого, что заставило бы их заново открыть дело. Он знал, что пустился в самостоятельное плавание и не по вполне оправданным причинам. Раздался отрывистый стук в дверь, и в кабинет вошел пожилой человек. Лицом он был очень похож на Ангуса Гибсона, вот только выглядел более поджарым. Аскетичный — такое определение пришло в голову Ребусу. Бродерик Гибсон редко позволял себе ослабить плотно затянутый галстук или расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. Под пиджаком у него был шерстяной пуловер с треугольным вырезом. Ребус видел церковных старост, похожих на этого человека. Такие лица убеждали делать пожертвования покрупнее.

— Извините за вторжение, — сказал Бродерик Гибсон. — Это необходимо просмотреть до завтрашнего утра. — Он положил папку на стол.

— Отец, это инспектор Ребус. Инспектор, Бродерик Гибсон, мой отец.

Да, человек, который основал пивоварню Гибсона в 1950-годы, начав работать в сарае. Ребус пожал твердую руку.

— Я надеюсь, ничего не случилось, инспектор?

— Ничего, сэр.

Бродерик Гибсон повернулся к сыну:

— Ты не забыл, что сегодня вечером мы в ШОНЖОДе?[38]

— Нет, не забыл, папа. В восемь часов?

— Ну, ты хочешь, чтобы я помнил.

— Кажется, в восемь.

— Вы правы, сэр, — сказал Ребус.

— Да? — Ангус Гибсон удивленно посмотрел на него. — Вы там тоже будете?

Ребус покачал головой:

— Прочел заметку в газете.

Он находился настолько ниже этих людей на социальной лестнице, что сомневался, видят ли они его вообще. С каждым шагом поднимаясь все выше, они спиливали за собой ступеньки. Ребус только и мог задрать голову и смотреть в облака и надеяться, что где-то там, в вышине, мелькнет время от времени далекий силуэт. Но им всем нравилось нравиться полиции. Может быть, именно поэтому Бродерик Гибсон пожелал перед уходом еще раз пожать руку Ребусу.

Когда отец ушел, Ангус Гибсон, казалось, расслабился.

— Извините, должен был спросить раньше — чай или кофе? Я знаю, что вы при исполнении, поэтому пива не предлагаю.

— Вообще-то, сэр, моя работа закончилась пять минут назад, — уточнил Ребус, кинув взгляд на настенные часы.

Ангус Гибсон рассмеялся и подошел к большому шкафу. Когда дверцы открылись, Ребус увидел три пивных крана и целый набор сверкающих стаканов емкостью в пинту и полпинты.

— Темное сегодня очень удалось, — сказал он.

— Темное пойдет. Но только половинку.

— Значит, половинку темного.