Черная книга

Хамиш снова подумал о пухлом парне, который отравился газом, и рассмеялся. Наверное, следовало бы сказать кое-что, пока здесь был полицейский, но он промолчал. Почему? Потому что скрывал свою сексуальную ориентацию, хотел быть и вашим и нашим? Его и прежде обвиняли в этом, когда он, образно выражаясь, отказывался носить розовый треугольник у себя на лацкане[61]. Конечно, он не хотел, чтобы полицейский знал, что он гей. И поди знай, как на это отреагировал бы доктор Курт. Гомофобия процветала, страх перед СПИДом и опасностью заразиться достиг каких-то средневековых масштабов. Конечно, он обошелся бы и без этой работы, но ему она нравилась. Он в свое время на острове видел, как забивали и свежевали скот. Его нынешняя работа мало чем отличалась от тех его детских воспоминаний.

Нет, он будет хранить эту тайну при себе. Не расскажет то, что ему известно об Эдди Рингане. Он вспоминал тот вечер неделю или около того назад. Они пришли на квартиру Дугала, и Эдди приготовил чили из того, что нашлось в шкафу. Очень острый. Такой, что пот прошибал. Но на ночь Эдди не остался — не из таких был. Перед тем как проститься, они страстно поцеловались и договорились, что будут встречаться.

Да, он знал Эдди, знал его достаточно хорошо, чтобы быть уверенным в одном: кто бы ни лежал на столе в морге, это был не тот человек, с которым Дугал у себя в постели ел чили.

До конца дня Шивон Кларк чувствовала необычное спокойствие и полностью владела собой. Ее на день освободили от операции «Толстосумы», чтобы она отошла после шока, пережитого в «Кафе разбитых сердец», но к концу дня у нее просто руки чесались, до того хотелось что-нибудь сделать. И она поехала в дом Рори Кинтаула, ни на что особенно не рассчитывая. Она увидела аккуратный и довольно новый муниципальный двухквартирный дом в тупичке. Садик перед домом был размером с подставку под пивной стакан, но, возможно, немного почище. Она подумала, что могла бы пообедать с подстриженного, без единого сорняка газона, не боясь отравиться. Она не могла сказать того же самого о тарелках в большинстве полицейских столовок. Через калитку она прошла на дорожку, а через другую — к дверям Кинтаула. Дверь была выкрашена в темно-синий цвет. Каждая четвертая дверь на этой улице была темно-синей. Остальные были красные, как рябина, горчично-желтые и сероватые. Не то чтобы буйство цвета, но в некотором роде это неплохо сочеталось с декоративной штукатуркой и гудроном. Дети нарисовали мелом на асфальте сложную решетку для игры в классики и теперь весело прыгали по квадратикам. Она улыбнулась им, но они так и не оторвались от своей игры. В заднем саду одного из домов неподалеку залаяла собака, в остальном улица оставалась спокойной.

Кларк нажала кнопку звонка и принялась ждать. Дома, казалось, никого нет. Позволив себе заглянуть внутрь через переднее окно, она обозвала себя «наглой девицей». Гостиная простиралась до задней стены дома. Собака теперь лаяла громче, и через дальнее окно Кларк увидела очертания чьей-то фигуры. Она открыла калитку садика, пробежала по площадке, отделявшей дом Кинтаула от соседей. Так она попала к садам с тыльной стороны домов. Кинтаул оставил дверь кухни открытой, чтобы не шуметь. Он уже занес одну ногу на соседскую ограду и пытался утихомирить сидевшее на цепи чудовище.

— Мистер Кинтаул! — позвала Шивон. Он повернулся, и она поманила его рукой. — Я смотрю, вы сидите на ограде. Может быть, зайдем в дом на несколько слов?

Она не собиралась щадить его. Он тяжело поплелся к ней по газону с задней стороны дома, а она улыбнулась ему:

— Значит, бегаете от полиции? И что же вы такое пытаетесь скрыть?

— Ничего.

— Вы должны быть осторожны, — предупредила она. — От таких кульбитов у вас швы разойдутся.

— Вы что, хотите, чтобы все слышали? Входите в дом.

Он едва не втолкнул ее внутрь через кухонную дверь. Именно такого приглашения и ждала Шивон.

Ребусу позвонили в четверть седьмого, а встречу он назначил на десять. В восемь ему позвонила Пейшенс. Он знал: его голос звучит неестественно. Она почувствует это и решит, что мыслями он где-то витает (так оно и было на самом деле), но он хотел слышать ее. Он заполнял время до десяти часов, не хотел, чтобы хоть минута осталась пустой, — боялся, что начнет воспринимать это иначе, передумает.

В конечном счете за неимением других тем он рассказал Пейшенс все о Майкле (который спал в кладовке). Наконец они настроились на одну волну. Пейшенс предложила психотерапию и удивилась, узнав, что никто в больнице не рассматривал такой возможности. Она пообещала, что справится почему, и перезвонит Ребусу. А он тем временем должен следить, чтобы Майкл не впал в клиническую депрессию. Беда с этими психотропными препаратами в том, что они не только убивают страхи, но могут намертво заглушить все эмоции.

— Он был такой бодрячок, когда приехал, — сказал Ребус. — Студенты диву даются, что с ним за чертовщина случилась. Я думаю, они переживают не меньше моего.