ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ

«Перстень Мастера Гэлеона на его руке… Гортхауэр не смог этого простить… Но ведь он не знает, он не виноват!.. Проклятый камень… Если бы я мог… если бы я только мог, я бы отдал им его, но ведь это смерть… Я вынесу проклятие, но они… Они гибель унесли с собой. Ведь я не хотел… Я ведь не хотел! Пусть бы они все ушли, мне больше ничего не надо. Куда угодно: на юг, на запад – в Валинор, но не здесь, только не здесь, где жили Эльфы Тьмы… Кому молиться – нет для меня богов… И эта песня… и эта кровь на руках – не смыть… Или я – воистину зло, и только горе от меня… Кто ответит, кто будет мне судьей… Может, я смог бы что-то изменить, но эта песня… откуда, откуда?..»

Двери распахнулись. Гортхауэр.

«Вернулся… зачем, не надо…»

Майя показалось – что-то надломилось в душе Учителя. Перед ним был сейчас не гордый мудрый властелин, а совершенно измученный, растерянный человек. И на бледном лице боль, которую он в эту минуту был не в силах скрыть, мешалась с горькой обидой, такой огромной, какой она кажется только ребенку. Майя понимал, что ему нельзя сейчас быть здесь – и не мог сделать ни шагу, хоть на миг оставить Учителя. И впервые с ужасом ощутил – жалость. Жалость к тому, кого даже в мыслях кощунством было жалеть. Разве можно представить, что его можно унизить так? Но Гортхауэр ничего не мог поделать с собой. «Пусть выгонит, пусть что угодно делает – я не могу видеть его таким. Сердце противится разуму. Учитель, я глуп, я знаю. Всегда я ошибаюсь. Но ты слишком дорог мне, и я не могу иначе…»

Он осторожно подошел к престолу и встал на нижней ступеньке трона, глядя прямо в растерянные молящие глаза. И сказал он тогда только одно слово, которого потом больше не произносил даже мысленно, потому что хотя оно и было истинным по сути, другое слово было выше – ибо оно было истинным по духу. Но сейчас нужно было именно то, что он сказал. И тот, кто сидел на троне, внезапно согнулся, закрывая лицо руками; плечи его вздрагивали, и глухо вырывались из горла рыдания.

«Так надо. Тебе станет легче, Учитель, а потом делай со мной, что хочешь. Карай, гони – только бы этот осколок из сердца ушел».

Он поднялся еще ступенью выше. Изуродованная рука ощупью нашла его руку и судорожно стиснула ее, словно Мелькор боялся, что Гортхауэр уйдет.

Теперь он стоял прямо у трона, и Учитель, сидящий в каменном кресле, был ниже его. Он не осознавал, что сделает сейчас, но сердце говорило: «Именно так. Ты прав». Он поднял Учителя за плечи, и тот не сопротивлялся. Майя прижал его к себе, с болью осознавая, как беззащитен сейчас тот, кого он привык видеть почти всесильным.

«Я защищу тебя от всего. Я укрою тебя, и никто не увидит твоей слабости. А я буду молчать. Люди говорят: слезы смывают боль и горе. Ты ведь тоже человек, хотя и прячешь это сам от себя. И сильнейшим иногда бывает очень горько. Это ничего, ты плачь, я возьму твою боль…»

Он плакал впервые в жизни, неумело и трудно, прижав лицо к плечу Гортхауэра, стыдясь этой слабости, и со слезами смешивалась кровь из незаживающих ран.

Потом они долго сидели напротив друг друга, и Гортхауэр бережно держал в ладонях руки Учителя. Наконец, Мелькор тихо встал и, остановившись за спиной Майя, чтобы тот не видел его, сказал негромко:

– Благодарю тебя, Ученик. За все. Только… не говори мне больше так… как сказал тогда. Прости.

Гортхауэр молча кивнул.

Берен сидел, вернее полулежал, прислонившись к стволу большого дуба. Он чувствовал себя страшно утомленным, и в то же время – почти счастливым. Все что было до того, казалось невероятным кошмарным сном, в котором почему-то была и Лютиэнь. Но здесь-то был не сон, и Лютиэнь была рядом – настоящая, та, которую он знал и любил. Та, что сопровождала его на пути в Ангбанд, невольно пугала его своей способностью принимать нечеловеческое обличье, своей страшной властью над другими – даже над самим Врагом. И еще – где-то внутри была потаенная злость на самого себя – ведь сам-то ничего бы не смог. Сейчас же ему было просто до боли жаль ее. Все, что он ни делал, приносило лишь горе другим. Сначала – Финрод. Почему он не отказал Берену в его безумной просьбе? Только эти слова: «Ты же не знаешь, почему я согласился…» Прав, видно был Тингол. Что сделал сын Бараира? – погубил друга, измучил Лютиэнь… «Ведь я гублю ее, – внезапно подумал Берен. – Принцесса, прекрасная бессмертная дева, достойная быть королевой всех Элдар, продана отцом за проклятый камень… А я – покупаю ее, как рабыню, да еще не гнушаюсь ее помощью… Такого позора не упомнят мои предки. Бедная, как ты исхудала… И одежды твои изорваны, и ноги твои изранены, и руки твои загрубели. Что я сделал с тобой? Все верно – я осмелился коснуться слишком драгоценного сокровища, которого не достоин. Вот и расплата».