ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ

– Не знаю, – глухо, словно через силу. – Но… если нужно, если что-то не окончил, не завершил, и больше некому…

Так-уже-было.

– Когда-нибудь и я…

Неоконченная фраза обожгла ее – стало невыносимо, до немоты страшно. Как от того видения, о котором не могла рассказать даже Учителю. Даже ему. Именно ему.

Ее взгляд упал на узкую руку с тяжелым браслетом наручника на запястье – он больше не прятал от нее рук.

– Оковы ненависти, – бессмысленно-размеренно, не осознавая смысла слов.

– Что?..

Она смотрела прямо в его растерянное лицо, смотрела невидящими, широко распахнутыми глазами:

– И оковы ненависти не разбить… Ортхэннэр однажды ведь пытался…

Потом – вдруг, порывисто:

– Учитель, откуда я помню это?

Он почти бессознательно отметил: не «знаю» – «помню».

– Ведь это было так давно…

– И танец Хэлгэайни…

– И танец Хэлгэайни… Откуда ты?..

Он поднялся, прошелся по комнате, стараясь не хромать – по привычке.

– Ахтэнэ…

Как тебе объяснить это, как рассказать тебе это?.. Я многое знаю; многое – но не все. Меня почитают бесстрашным – и вот теперь я боюсь. Боюсь ошибиться. Боюсь разбудить твою память – не знаю, не понимаю, почему. Одного слова будет довольно, а я не смею произнести это слово… Скажи, полынный стебелек, видишь ли ты то, что вижу я? И что будет с тобой, если ты вспомнишь? Что станешь делать ты? Что делать мне?..

– Ахтэнэ, я… я не знаю.

Благоразумие – милосердие – трусость… не все ли равно, как называть. Не понимаю себя. Или – это ты, та – ты, и ты вернулась?..

– Учитель…

Голос позади – неожиданно глуховатый. Он, не оборачиваясь, почувствовал, как она склоняет голову, как бессильно опускаются ее плечи.

– Ты, наверно, устал… Я… пойду.

Без надежды на то, что он остановит ее.

– Приду… в другой раз. Потом.

Он не смел обернуться.

– Я пойду, – совсем тихо. И вдруг: – Кори'м о анти-этэ.

Он вздрогнул и обернулся. Она повторила, глядя ему в глаза:

– Кори'м о анти-этэ, Мелькор.

И, мгновение помедлив, подняла руки – открытыми ладонями вверх.

Знак открытого сердца – знак того, что этот разговор останется между ними – просьба об ученичестве, в которой нельзя отказать – или… Или – все это вместе? И – имя вместо привычного – «Учитель»… Он коснулся ее рук – ладонь к ладони:

– Кор-мэ о анти-этэ.

Взял в ладони ее лицо – как доверчиво, как беззащитно смотрит, Тьма, какие глаза, губы почти детские – сердце мое в ладонях твоих, слова древнего языка…

– Я пойду.

Он молча кивнул. Она пошла к двери – легко и странно неуверенно, снова чем-то напомнив еще беспомощного маленького олененка; он закрыл глаза – и услышал тихое, похожее на стон:

– Учитель, Мелькор – кто я?

И – нет ее в комнате. Как сон.

Он подошел к столу, невольно прислушиваясь к затихающим – неверным, словно вслепую – шагам и поднял сухой стебель серебристой полыни.

Больше она не приходила. Не спрашивала ни о чем. Когда они все же встречались – нетрудно затеряться среди полутора тысяч людей – приветствовала его легким поклоном, прижав ладонь к сердцу, и проскальзывала мимо – легкая, тоненькая, кажущаяся невероятно юной в своей мужской одежде.

…Она вошла – нерешительно, словно силой заставляя себя идти. В этот час обычно редки были гости – люди все-таки спят по ночам. В такие минуты он принадлежал только себе. Он мог быть самим собой. И были это страшные часы, потому что это были часы откровенности. Днем – он еще мог надеяться на лучшее, на то, что все будет хорошо, а в тишине ночи беспощадное осознание надвигающейся беды, неотвратимой и жестокой, все сильнее сжимало его сердце. Он совсем не казался величественным сейчас – усталый седой человек. Он сидел, ссутулившись, за низким столом, обхватив голову руками, и, не мигая, смотрел на белый огонек – маленькую звездочку в хрустальном кубке. Крохотный магический светильник. Тоскливое развлечение. А ночь тянется, тянется без конца… Много ли еще осталось таких ночей… Уже скрылся в тумане нездешних морей горький свет похищенного Сильмарилла. Скоро взойдет он кровавой звездой – знаком войны и мести Врагу…

Тихий-тихий голос сзади:

– Учитель… Можно?

Он вздрогнул, неожиданно выхваченный из бесконечной круговерти своих мыслей:

– А? Кто здесь? Ты? Зачем ты здесь, дитя мое?

Отчаянные горькие глаза, покрасневшие от слез:

– Ты сейчас так сидел, Учитель… И рукава сползли… Так тяжело стало…

Он внутренне выругал себя. Неужели даже наедине с собой нельзя быть самим собой… Но что с ней такое? На себя непохожа… Всегда такая спокойная, уверенная, а тут… И голос…

– Так с чем ты пришла? – спросил, как мог, мягко.

– Я? Я… так. Учитель, знаешь… – она попыталась улыбнуться, но губы ее жалко задергались. Она расплакалась – так дети плачут от горькой обиды, нелепо вытирая руками глаза. Он быстро встал и, взяв ее за плечи, слегка подталкивая, подвел к столу.

– Садись. Успокойся, пожалуйста. Вот, выпей. Так что случилось?

– Да нет, я уйду… Как глупо…

Попыталась усмехнуться сквозь слезы.

– Никуда ты не уйдешь. Говори, что случилось? Разве я могу отпустить тебя с твоей бедой – одну?