Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого.
Звезда горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.
Не успеть – даже быть рядом.
«Глаза… какая боль… глаза мои…»
«Учитель!..»
Он шел и шел под истекающим звездами небом.
«Умереть…»
Он знал – умирать долго и мучительно, возвращаться – и вновь умирать.
Но сейчас он хотел этого.
«Сердце мира билось в твоих обожженных ладонях…»
Не сумел – защитить. Не сумел даже – разделить муку.
«Будь я проклят!..»
…Эонве предстал перед ним, снизойдя до разговора с Черным Майя, слугой Врага: Эонве блистательный, в лазурных – золотых – белоснежных одеждах, Эонве громогласный – «уста Манве», Эонве великий, глашатай Короля Мира.
– Зачем пришел ты, раб Моргота? – с презрительной надменностью победителя бросил он.
Тяжелая золотая гривна, осыпанная бриллиантами и сапфирами, охватывала шею Эонве, как ошейник.
Ошейник.
Гортхауэр стиснул зубы.
Глашатай Манве казался сгустком слепящего света рядом с Черным Майя. Алмазная пыль Валинора покрывала его золотые волосы; это казалось слишком неуместным в окровавленном сумраке Средиземья.
Эонве счел молчание Гортхауэра растерянностью и покорностью; и возвысил голос.
– Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью. Твоя участь не будет столь тяжела – ты всего лишь исполнял приказ… Конечно, я ничего не могу решать; но принеси покаяние, склонись перед величием Валар – и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе: Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда – на нашей стороне. Воля Единого…
Он говорил и говорил – громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь звучанием собственного голоса.
А Гортхауэр не слушал его.
Не слышал.
– …Говоришь, против чести? – издевался Тулкас. – Ну, что ж, я могу предложить тебе честный бой… Одолеешь – свободен и прощен. Ну, как?
– …А теперь беги, – сказал Ороме, возвышаясь в седле. – Беги, может, спасешься. Если мои собачки позволят, – усмехнулся он.
– …Увидишь, человек ты или нет, – прошипел Манве. – Ты подохнешь и вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться – до Конца Времен! Тогда ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!
…Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу, не желавшую покаяться.
– …Учитель, я не могу так… Ведь я – виновен, как и они… За что ты караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве?..
«За что ты караешь меня жизнью?!»
Он стискивал руки, вгонял ногти в ладони, но лицо его было неподвижно – застывшая маска.
«Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты… Они даже не были твоими учениками, но они сражались за тебя, а я… А я?! За что, за что, зачем… Я должен был идти с тобой до конца… Учитель, Учитель… Я виноват во всем, и ты принял кару – за меня… не могу… зачем… ты – всесилен, а я… ничего не знаю, ничего не умею… Учитель…»
Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть, серо-зеленая вода смыкалась над ним – медленно и равнодушно. Казалось, он утратил способность видеть и слышать: только густой слоистый туман перед глазами да пронизывающая, высокая, на пределе слышимости нота, впивающаяся в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает саднящий комок сердца, пульсирующий бесконечной болью.
Когда, наконец, он вырвался из цепких лап безнадежности и безысходного отчаянья, его оглушил голос Эонве, обжигающе-душной мукой отдающийся в висках:
– …И Враг был предан в руки Единого – да свершится воля Его, как суровая, но справедливая кара господина настигает непокорного злобного раба…
Гнев и ярость жгуче-багровой волной поднялись в душе Черного Майя.
«Будьте прокляты! Ненавижу!»
Кажется, Эонве ощутил это; он отстранился, в глазах его метнулся дрожащей мышью ужас.
Теперь Эонве почти кричал:
– Запомни: Валар не предлагают дважды! Ступай, пади к ногам Валар – да судят они тебя по справедливости, как прочих! Покайся – ты будешь прощен!
«Может, услышат… Схватить его… Великие Валар, вызверился, как бешеный волк!»
«Ненавижу!»
Странно кружилась голова.
«Учитель… Что они сделали с тобой?!»
Словно горячая тяжелая ладонь легла на затылок, мелкие острые иглы кололи лицо… Широко открытые глаза не видят почти ничего – завеса пылающей тьмы, расчерченная сеткой огненных линий… Не хватает воздуха, частое прерывистое дыхание кажется слишком громким, и биение сердца – лихорадочное, захлебывающееся – мучительно отдается в каждой клеточке тела; кровь в кончиках пальцев пульсирует в такт этому безумному стуку, все звуки слышатся, как сквозь вату – он снова оглох, он перестал ощущать собственное тело, в сгустившейся черноте глашатай Короля Мира кажется кровавым – темно-огненным силуэтом… Он терял сознание – он терял себя; и только эта безнадежная, страшная радость осознания: пощады не будет…
А потом он услышал – голос.