Волны крупных цветов сошлись за ним, колыхаясь, словно от легкого ветра.
Дверь отворилась бесшумно – он скорее почувствовал, чем услышал это. Не оборачиваясь – как страшно обмануться!
– Учитель?
Ответа нет. Он резко обернулся, вскочил – и, ничего еще не успев понять, крепко обнял, уткнулся лицом в грудь:
– Учитель… Ты пришел… Я так ждал тебя…
– Наурэ, мальчик…
– Входи скорее, садись… Я знал, я чувствовал… Учитель…
Пришедший отпустил плечи Наурэ, мягко отстранил его и сел у стола, спрятав руки в складках плаща. Ученик опустился в кресло напротив.
– Светильник…
– Да, да! Ты сам научил меня – помнишь? – Наурэ улыбнулся, но вскоре ясная, почти мальчишеская радость исчезла с его лица:
– Зачем… ты прячешь руки?
Подобие горькой улыбки:
– От тебя все равно не скроешь.
Вала положил руки на стол, еле заметно поморщившись от боли.
– Что… – хриплый до неузнаваемости голос, – что это?
– Это ненависть, рожденная слепотой.
– Твои волосы… снег…
– Это боль.
– Твой венец…
– Это память и скорбь.
– Ты… все видел… до конца?
Молчание.
– Кто это сделал? Ведь ты знаешь, скажи – кто?
– Нет.
– Почему…
– Потому, что ты будешь искать его. И найдешь. Через сотни лет, но – найдешь. И сумеешь убить – если всем сердцем пожелаешь этого. Но тогда Круг Девяти не сомкнется: ты отдашь всю силу ненависти.
Наурэ опустил голову, потом тихо сказал:
– Круг не замкнется. Нас только восемь. Одна…
– Молчи!
Вала резко поднялся, лицо его дернулось, как от удара.
– Она вернется.
– Но…
– Молчи, я прошу тебя! Неужели ты не понимаешь, неужели так и не понял – эта кровь – на мне? На мне, слышишь? Она тогда спросила – можно ли вернуться, если… А я – я не догадался. Нужно быть слепым, чтобы…
– Прости меня, Учитель… если сможешь… – шепотом.
– Не говори больше об этом. И если… Я не вправе, но если она вернется, пока… – оборвал фразу. Сквозь зубы, как клятву. – Больше никто не умрет за меня – так.
Снова долгое молчание.
– Больше… никого?
– Помнишь Гэлторна?
– Я помню…
– Он. И вы.
– Все восемь живы, не тревожься: я чувствую, – торопливо, горячо, словно в страхе – не успеть сказать.
– И черные маки, – непонятно сказал Вала, – целое поле. Только одного цветка нет.
Обернулся; взглянул в глаза Наурэ:
– Понимаешь… Гэлторн не помнит… как это было. Но ее там нет.
– Учитель, не надо… Ты сам просил…
– Помнишь, она однажды спросила о короне из молний? Сказала – наверно, Люди представляют богов такими… Только ведь, понимаешь, я был тогда один. И прежде никогда вам об этом не рассказывал. Она сказала – я помню.
Улыбнулся вдруг – углом губ, нелепо и беспомощно:
– Я так и не спросил – откуда…
Он вышел к ним и остановился – высокий седой странник в черных одеждах, прячущий руки в складках плаща. И те, что собрались на главной площади Дайнтар в этот день – а был то День Звезды – смотрели на него в молчании; высокая скорбь и древняя мудрость были в лице странника, а глаза его были как звезды – скорбные звезды над погибшей землей, и плащ его похож был на изломанные крыла огромной птицы. И поклонился он людям, и склонились они перед ним, приветствуя его; странен был взгляд его – словно искал он в их лицах что-то, ведомое лишь ему одному. И спросили его:
– Как имя твое, о странник?
Чуть помедлив, он назвал имя. И показалось оно – именем той Звезды, что когда-то вела Эллири через море. И спросили его тогда:
– Ты – Звезда? Ты – тот, кто зажег ее? Ты – тот, кого видел Эайир?
Но он лишь улыбнулся печально и не ответил ничего. И более никто не заговаривал с ним об этом.
Так пришел он к Эллири, и остался с ними на долгие годы. И Астар, Учитель Мудрости, называли его люди Эс-Тэллиа; а он звал их – Астэллири, Народом Надежды, и учениками своими…
ДОМ
Они называли эту вершину – Горт Элло, Вершиной Звезды. Черная, как непроглядная ночь; высокая, как Скорбь; острая, как клинок, приставленный к горлу неба… Нет, конечно в их песнях не могло быть такого: «клинок». Это – только его мысли.
Здесь стоял его дом. Дом. Он невесело усмехнулся: по сути, у никогда не было дома – не станешь ведь думать так о каменном замке… Он редко бывал в доме – и все же возвращался сюда, когда боль воспоминаний становилась слишком сильной, чтобы утаить ее от Людей Надежды.
– …Астар, ты спишь?
Он приподнялся и сел на ложе.
– Нет, Элли. Я не умею спать.
– Можно к тебе? Только я не одна, со мной друзья. Можно? Я зажгу свечу?..
– Не надо, – он сказал это слишком поспешно. Девочка встревожилась:
– У тебя глаза болят?
– Да. (Пусть лучше думают так.)
– Мы ненадолго и совсем-совсем тихо…
Они расселись кружком у его кресла.
– Сказку рассказать? – улыбнулся он. Элли усердно закивала:
– Расскажи еще про девочку и дракона…
"…Дракон был совсем маленьким – ростом чуть больше девочки. Девочка тоже была маленькой, и ей нравился дракон – такой красивый, крылатый, с сияющими глазами…
Так они подружились, и иногда дракон позволял девочке забираться ему на спину и подолгу летал с ней в ночном небе. Девочка смеялась, протягивая руки к небу, и звезды падали ей в ладони, как капли дождя, и дракон улыбался, а из его пасти вырывались маленькие язычки пламени…"
– А как его звали, Астар?
– Элдхэнн…