Черная Книга Арды

…Сияющая сталь клинков, золото и багрянец застолья, предчувствие боя — как белый песок, жаждущий крови героев: весь чертог кажется одной огромной пиршественной залой — а может, так оно и есть. Бесконечный стол, уставленный блюдами, кубками, кувшинами, — единственное, что ощутимо и завершено, и могучий Вала — во главе его с тяжелым, червонного золота кубком, усыпанным алыми камнями, в руке. Он смотрит на тех, что были его воинами. Герои, воители Света не могут сражаться между собой. Но могут биться с теми, в ком живет воля Отступника. Вот то, чего недоставало в Чертоге Битвы.

И сверкающий белый песок ложится под ноги Воителю и Воительнице.

И вступают в круг — темноглазые, темноволосые, в багрянце и золоте: двоим отступникам суждено сражаться со своими отражениями. Так будет — долгие дни, бессчетные годы Бессмертных: бесконечная череда поединков с самими собой, из которых отступники будут снова и снова выходить победителями — но будут затягиваться на глазах раны их противников, багряное и алое будет пятнать золото и пурпур, и те, что мгновение назад умирали от ран, будут подниматься снова и снова, принимать чаши окровавленными руками, и смеяться, и пить драгоценное сладкое вино, и возглашать здравицы, сплескивая из чаш — во славу Единого и Могучих Арды, во славу Тулкаса Астальдо и Нэссы Индис; и золотое густое вино на их губах будет мешаться с кровью…

Так будет. Долго. Бесконечно.

Пока Гнев Эру сам не выйдет на поединок: быть может, в какой-то миг Вечности ему покажется, что его предназначение не было исполнено до конца, что, когда свершится эта победа, он будет свободен…

Потом в Чертог Битвы войдут бесшумно бесстрастные посланники Владыки Мертвых. Молча поднимут с белого и алого песка безжизненные тела и унесут их прочь.

А Могучий Вала останется за пиршественным столом.

…течет бесконечно багряное вино из опрокинутого драгоценного кубка…

…это был сон, бесконечный чудовищный сон без пробуждения, и Айо замер, а стальная лавина катилась вперед — вокруг него, через него, сквозь него, и он уже не ощутил рук, сжавших его запястья, не понял, кто и куда уводит его…

Он был похож на статую, отлитую из темного серебра, и ветви ив склонялись над ним, неощутимо гладя его волосы. Он смотрел. Он видел все. И лунное серебро его глаз потускнело: вечная смертная тоска застыла во взгляде Сотворенного.

Ткущий-Видения стоял перед ним, бессильно уронив руки, склонив голову. Не поднимая глаз.

Освободи меня. Отпусти. Я смотрел в смерть. Мне нет здесь места. Освободи…

Ткущий-Видения не ответил: не поднимая длинных ресниц, протянул Сотворенному руку. Бархатно-черный цветок сна лег в ладонь Айо.

Ты принес мне то, чего я ждал. Благодарю тебя… отец.

Распахнулись колдовские — звезды, мерцающие сквозь туман, — глаза Ирмо, он качнулся вперед, словно хотел обнять Сотворенного…

Поздно.

Айо поднес к лицу тонкие просвечивающие ладони и глубоко вдохнул тяжелый горький аромат темного цветка.

…Ирмо взглянул на посланников, еле уловимым жестом отстранив их, взял на руки тело Сотворенного, показавшееся почему-то невесомым, как из тумана сотканным, и медленно пошел вперед. Он не смотрел под ноги: не отводил взгляда от бледного спокойного лица того, кого так и не успел назвать сыном. И безмолвно следовали за Владыкой Снов посланники в густо-фиолетовых и темно-багряных одеждах.

И врата Обители Мертвых бесшумно растворились перед ними…

Той ночью был шторм…

ЭНДОРЭ: Память

590 год I Эпохи; от начала Твердыни год 638-й, от Падения Твердыни год 3-й

Я, первый князь Семи Городов, начинаю новую летопись Севера — в год, что должен был стать пятьсот восемьдесят восьмым годом Твердыни, но стал годом первым после Войны и первым годом от Исхода Кланов.

Я начинаю эту летопись с того, что записал мой предшественник, Хоннар эр'Лхор, вождь клана Волка, сын Твердыни. Я начинаю эту летопись с того, что было рассказано им о последнем годе Аст Ахэ.

И словом памяти и печали хочу я ныне почтить имя его, ибо он был среди тех, кто погиб в год падения Твердыни, ибо он был тем, кто пошел на смерть ради того, чтобы остались жить мы.

"Что связывало нас? Братство. Слово это говорит все — и ничего. Все воины Твердыни были братьями. Я не скажу, что узы, связующие таэро-ири, крепче кровных уз: они — иные. У Твердыни одна душа, одно сердце. И все мы — одно.