Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)

Гортхауэр упрямо покачал головой.

- Я не оставлю тебя, - с угрюмым вызовом, не поднимая глаз, ответил он.

"Это мука - невыносимая, невыносимая... сердце отказывается подчиняться холодным доводам разума... Только я виноват в том, что не оставил тебе выбора... вот, сердце твое - на ладонях моих, Ученик; и что делаю я?!"

- Ты дал клятву, - медленно и тяжело заговорил Мелькор, - и отныне ты - Хранитель Арты. Здесь останусь я один. На Восток войско Валар не пойдет. И запомни: я доверяю тебе самое дорогое для меня.

"Это мука - невыносимая, невыносимая... сердце отказывается подчиняться холодным доводам разума... Я знаю, верю, ты прав, ты снова прав, Учитель, как всегда и во всем... но я не могу так, не хочу... вот, сердце мое - на ладонях твоих, Учитель; делай, что хочешь... Но отдать тебя - им - на расправу?!"

- Не-ет!..

"Не надо, прошу тебя..."

- Исполняй приказание: сейчас я имею право приказать и делать выбор за тебя!

- За что, зачем ты гонишь меня?! Если мы победим, то победим вместе...

"Ты и сам знаешь, что этого не будет..."

- ...если же нет...

- Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.

"Ученик мой!"

"Учитель мой!"

Гортхауэр закрыл лицо руками.

И тогда Мелькор рывком поднялся с трона и заговорил - холодно и уверенно.

Он не слышал, что говорит. Собственный, словно издалека идущий голос казался чужим. Ненавистным. Он перестал ощущать себя, он был болью, комком обожженных нервов, он ненавидел себя - люто, страшно.

...Слова - как иглы, как вбитые гвозди... Гортхауэр не мог потом вспомнить, что говорил Учитель. Помнил только одно: каждое слово Мелькора пронзало, как ледяной клинок, и он корчился от невыносимой боли, обезумев от муки, и только шептал непослушными губами: "За что, за что..."

Мелькор склонился над распростертым у его ног Майя. Опустился на одно колено, осторожно разжал побелевшие руки Ученика, судорожно стискивающие голову.

Широко распахнутые страданием невидящие глаза смотрели прямо в лицо Мелькору. Вала стиснул зубы, стараясь отогнать воспоминание. Нельзя об этом сейчас.

Он наклонился к самому лицу Гортхауэра.

- Ученик мой, Хранитель Арты... Прости меня, прости, если сможешь, прости за эту боль... Арта не должна остаться беззащитной, понимаешь? Только ты можешь сделать это, только ты - Ученик мой, единственный... Возьми меч. Возьми Книгу. Это сила и память. Иди. Ты вспомнишь это, когда все будет кончено. Я виноват перед тобой - я оставляю тебя одного... Прости меня, Ученик, у меня больше нет сил... Прощай.

А потом поднял Майя за плечи и, глядя в глаза, жестко проговорил:

- Уходи.

- Да, Властелин, - бесстрастно ответил Майя.

Он вышел, не оглянувшись. Твердо и прямо.

И не видел, как за его спиной, неловко, словно раненый, опустился на колени Мелькор.

Не видел, как мучительно исказилось его лицо.

Не видел обреченных горячечных сухих глаз, утонувших в темных полукружьях.

Не видел беспомощно протянутой к нему руки - то ли благословение, то ли мольба.

Не слышал глухого стона: "Ученик мой..."

Мелькор поднялся и медленно, вслепую побрел к трону.

"За что, зачем ты гонишь меня, Учитель?.."

Больше никогда не увидеть. Никогда.

"За что, за что..."

А тем четверым - не приказать, не заставить их уйти. Они выбрали. Но смерть не вернет их в Валинор.

И только одному карой станет жизнь.

Мысли о неизбежном приговоре - равнодушно-усталые, тяжелые, безразличные, как холодный серый камень.

"Я заслужил вечную пытку. Проклят. И нет прощения. Никогда".

Он стиснул седую голову. Он все еще смотрел вслед Гортхауэру, словно надеясь, что Ученик вернется. А сердце сжало словно раскаленными тисками...

"Что я сделал?!"

Он рванулся - догнать, остановить...

"Я не могу так, не могу, пусть остается... Останься!!"

Нет.

Рухнул в черное кресло.

Ничего не изменить.

Все кончено.

Он шел на Восток, унося Книгу и меч.

Он что-то говорил, не слыша себя, не помня своих слов. Ему повиновались. Он вел людей - ничего не видя вокруг, он шел вперед.

Беспамятство.

Только - надо всем этим - приказ-мольба: "Уходите. Уходите!.."

Больше ничего.

Как черная стена.

А потом, когда прошло оцепенение, и память с неумолимой жестокостью вернулась к нему, он продолжал идти вперед, стискивая зубы и повторяя, повторяя, повторяя про себя с решимостью обреченного: "Я вернусь. Я исполню и вернусь. Я успею - должен успеть".

А потом началось страшное.

Боль раскаленным обручем сжала виски, боль вгрызалась в запястья, боль была везде - он стал болью, и перехватывало горло - он не мог кричать, только глухо стонал, метался, как раненый зверь, он задыхался, откуда это, что это, что?!

"Учитель!.."

Листы Книги кажутся - черными, и огнем проступают на них - слова, от которых кровью наполняется рот...

"Зачем, за что..."

Боль петлей захлестывает горло, цепями стягивает грудь - не вздохнуть, не вырваться...

"Я должен быть с ним..."

Он приказал...

"Пусть - приказывал. Пусть проклянет. Зачем я ушел, как я мог оставить тебя, Учитель..."

Один. Теперь - один.

Слово - черно-фиолетовое, пронизанное иссиня-белыми молниями.

Один.

"Будь я проклят, предатель, тварь, как я посмел..."

Как тянут жилы из тела...

"Берите меня вместо него! За что..."