Черная Книга Арды

Женщина ушла, оставив его одного со спящей. Он неспешно подошел к столу, где давно, с самого первого дня, лежала маленькая застежка для плаща — листок из голубовато-зеленого камня. Как только она сумела его сохранить… Он стоял, молча вглядываясь в это лицо, ставшее ему таким дорогим. Что за ним? Какой она проснется? Будет ли она похожа на ту, что он придумал себе?

«Сейчас, пока ты еще моя, если я смею думать так, я хочу хоть что-то оставить себе на память… Прости меня».

Он склонился над спящей и поцеловал ее в губы.

…И, проснувшись в зачарованной пещере от колдовского сна, увидела она того, кто разбудил ее, и полюбила его… Так говорят людские сказки.

Снов больше не было. Была вернувшаяся память. И была неуходящая боль — как будто раскаленный уголь в сердце… Внешне она была совсем здоровой — только вот волосы седые; вместе с прочими женщинами занималась обычными делами, заполнявшими повседневность. Хотя она уже не могла зваться Солнечным Лучиком, но как же светло было в доме целительницы Халинн, где жила теперь молодая гостья…

Все было бы хорошо, если бы не постоянное ощущение надвигающейся беды. Это понимали все — особенно когда она пела. А пела она теперь все чаще, словно боялась, что не успеет передать все, что знает. Она говорила теперь обо всем, что помнила, — просто рассказывала о своей жизни, обо всех, кого знала и любила, тысячи раз, с мельчайшими подробностями… Об Ульве, его великой любви и великом горе, об Этарке — отец часто вспоминал его, о Торке и Борре, что воспитывали ее вместе с доброй и печальной Ахэтт, об Учителе, об Ахтэнэ, о Гортхауэре — все, что помнила, даже незначительные мелочи, все, что слышала от других. И пела, пела… Улльтайр не мог забыть, как однажды она сказала ему:

— О нас говорили, что мы лишь оболочки, вместилища воли и злобы Врага, что, когда он уйдет, не станет и нас. В этом есть доля истины: было что-то, связывавшее нас всех, и теперь без этого тяжело жить. Будто рана в душе, и жизнь вытекает по капле. Я борюсь, я хочу остаться — но силы покидают меня. Даже тебе, лекарь мой, возлюбленный мой, не закрыть этой раны… Не оставляй меня. Хотя бы пока я еще жива…

Он еще хотел спросить тогда — куда же ушел Учитель, что сталось с ним… Так и не спросил. А сама она никогда не говорила об этом.

…Год склонялся к закату, когда Айрэнэ — теперь ее называли Аэрнэ — слегла, чтобы уже не подняться. Улльтайр почти не отходил от нее. В Земле-у-Моря не умирают в одиночестве. Рядом с ней были ее друзья — те, кто успел полюбить ее; да и можно ли было не любить Айрэ? Иногда ей становилось лучше, и она снова пела. Особенно часто это бывало на закате, когда медно-красное солнце медленно опускалось в море. Потом, когда она уже не могла петь, другие пели для нее, говорили о хорошем, будто впереди была не смерть, а долгие счастливые годы…

Так она и ушла — осенним вечером, когда в окно смотрела Звезда. Голова ее лежала на коленях Улльтайра, тихо пела флейта, тихо пели девушки… И не сразу заметили они, когда дыхание покинуло Айрэ.

Так песни Аст Ахэ остались в этой земле, как и все, что рассказывала Айрэнэ. Летописи сохранили ее рассказ в хронике, и Странники, уходя в Большой Мир, несли с собою уже утраченную там память.

Тяжела земля, она давит на грудь… Не в земле ты будешь лежать, а огонь так жжет… Говорят, там, далеко за морем, есть дорога к звездам, к нашей Звезде… На закате ладья унесет нас в море, на закате волны поднимут нас в небо…

…Десять лет… У Хурина и Ахтэнэ — теперь ее называли Морвен, — было двое сыновей: старший, с зеленовато-карими глазами, был похож на мать, младший внешностью пошел в отца.

Десять лет.

Что-то произошло с ней в последний год. Нет, она не была больна: в ней просто появилась какая-то усталая задумчивость, тоска, что ли… Она почти не выходила из дома: сидела у окна со своим вышиванием, и часто, неслышно входя в комнату, Хурин замечал, что она неподвижно застыла с иглой в руке, а глаза ее, не мигая, смотрят в пустоту — словно видят что-то, невидимое ему.

Она почти ничего не ела — пожимала плечами и говорила с виноватой полуулыбкой: не хочется. Она почти не спала — лежала без сна, глядя в темноту широко распахнутыми глазами.

Он все пытался что-то сделать для нее, не в силах спокойно смотреть, как уходит по капле ее душа: она только улыбалась с виноватой нежностью: видишь, какая я…

Какая?

Слабая… Как страшно горит эта звезда…

Любовь моя, девочка моя милая, желанная моя, что с тобой?