Черная книга русалки

Судя по выражению Ксюхиного лица, утро было отнюдь не добрым, даже скорее наоборот, но Ольга вежливо ответила положенное:

– С добрым.

Села, пощупала голову, которая не то чтобы болела, но неприятно ныла, напоминая обо всем случившемся накануне.

– Вы вчера поздно вернулись, – тон Ксюхи был обвиняющим и оскорбленным одновременно. – Куда ты вообще ушла? Вадик про Черную книгу рассказывал, про железную русалку, в которую эту книгу спрятали и в озеро спустили.

– Врал, – сказала Ольга и тут же язык прикусила, причем натурально, зубами. Больно было, и обидно, и слезы из глаз градом сыпанули.

– Я так и думала. Все врут. И он тоже. А ты не реви. Он тебя обидел, да?

– Нет. Яжык.

– Угу. – Ксюха достала из кармана карамельку и, протянув, сказала: – На, съешь. Мятная. А знаешь, Пашка тоже думает, что Вадик твой врет.

– Он не мой. – Ольга поднялась и, подойдя к зеркалу, убедилась в том, что недавние подозрения по поводу внешнего вида куда как оправданны. Выглядела она даже хуже, чем могла предположить. Откуда эти синяки под глазами? А нос с чего распух, покраснел, словно при простуде? И на лбу красная россыпь комариных укусов. На щеке – царапина, на ладони – грязный бинт. Царапина саднит. Вот загноится и пойдет гангреной, будет наука за дурость.

– Ну не твой. Но все равно темнит. Пашка сказал, что у него свои цели, что он ситуацию использует.

Прав был Пашка, более чем прав, только вот нужно ли Ксюхе знать? Про девушку по имени Майя, про Вадикову ложь и его попытки оправдаться, про ненависть Федора, про... про многое, о чем Ольга не имела права рассказывать.

– Пашка думает, что Вадик сам пытается книгу найти. А потом продать за бешеные бабки. И если он местный, то может знать больше, чем показывает. Слушай, теть Оль, а как тебе Пашка?

– В каком смысле? – Ольга взяла расческу. Острые зубья застревали в колтунах, раздирая, дергая, выдирая волосы с корнем, но она продолжала чесать, словно в действии этом видела спасение.

– В обыкновенном. Он классный, да? И умный. И вообще... нет, ты не думай, Пашка, он просто...

Она поежилась и, забравшись на кровать с ногами, накинула на себя одеяло.

– Просто бедный. А бабка богатая. И мамка богатая. И... и в общем, они говорят, что Пашка – неподходящая партия. Но я ж не про партию думаю, я вообще замуж не хочу. Потом, может, когда состарюсь. А теперь вот...

– Мне кажется, он – хороший мальчик. Юноша то есть. Мужчина.

– Вот, ты понимаешь. А они нет. У них или чей-то сынок, или при бабках, а если ни того ни другого, то полный отстой. Но ведь человек сам по себе хорошим быть может, верно?

– Верно, – согласилась Ольга, осознавая, что нужно бы отрицать, что Юлька за такую «помощь» по голове не погладит, и наоборот даже. Но... но ведь и вправду человек сам по себе может быть хорошим.

– И Вадик хороший. Только врет. За дуру меня держит, сказками кормит. Только я уже взрослая, знаю, что русалок не существует. И не только русалок. Знаешь, теть Оль, иногда мне кажется, что вообще ничего не существует...

– Ты о чем?

Ксюха печально улыбнулась и, торопливо, стесняясь минутной слабости, сунула в рот конфету, разгрызла со смаком и только потом соизволила ответить:

– А ничего. Вечная любовь, верность до гроба, дружба... в книгах только и остались. Разве так правильно?

– Наверное, нет.

– А как правильно?

Этого Ольга не знала. Кажется, она больше ни в чем не была уверена, пожалуй, лишь в одном: встречаться с Вадиком ей не хотелось.

– Теть Оль... – Ксюха встала и, потупив глаза, совсем тихо сказала: – Теть Оль, ты только не ругайся, ладно? Но... в общем, дело такое, что... я Пашку попросила кой о чем узнать. И... он звонил... в общем, у тебя номерочка того следака не сохранилось? Пашка говорит, что дальше самим не нужно лезть. Велел сидеть дома и ждать. И Вадик то же сказал, а сам свалил на фиг.

– Куда ты попер, ирод рогатый! – Баба Нюра погрозила козлу хворостиной, но тот лишь башкой мотнул да, мекнув в ответ, продолжил прерванное занятие. Мурза медленно, со смаком и полным осознанием тяжести совершаемого преступления догрызал огурцы.

Он, падая острыми коленками на грядку, выбирал плеть потолще, потом подцеплял рогом и, поднимаясь, пятился, тянул, сдирая сочные листья и маленькие, только-только народившиеся огурчики, вминая в землю крупные желтые цветы да искоса поглядывая на хозяйку.

Рядом в разоренных грядках суетились куры, расклевывая и зеленоватые пока кабачки, и надгрызенные козлом огурцы, и яблочный опад...

– Сволочь, – веско сказала баба Нюра, наступая ногой на ошметок измочаленной веревки. Разгрыз, ирод, измочалил, вырвался, и ведь не жрет, назло все...

Козел замер, пригнувши голову к земле, выставил рога и копытом по земле мазнул.

– Сегодня же Макара кликну! – сказала баба обычную угрозу, наматывая оборванную привязь на кулак. – Вот поглядишь у меня! А вон и Федор! Федор! – Баба Нюра торопливо замотала веревку вокруг ствола яблони и, оставивши козла на месте разорения, заспешила к калитке. Замахала руками, привлекая внимание, закричала:

– Федор! Иди сюда, Федор!

Замер, остановился.