Свенсон разглядывал своего противника. Коричневый плащ из отличной материи был довольно скромного покроя, как и галстук — шелковый, но не кричащий, цвета апельсиновой мякоти. Утром он, видимо, набриолинил редеющие волосы и аккуратно пригладил их к черепу. Но сейчас, на ветру, они вызывающе растрепались.
— Какой необычный груз. — Доктор махнул рукой в сторону носа. — Все укрыто и такой странной формы… словно части коровьей туши…
Человек ухватил Свенсона за колено. Свенсон уставился на его руку. Тот убрал ее, потом откашлялся и выставил вперед подбородок.
— Скажите, что вам известно о Роберте Вандаариффе.
— Ничего не известно.
— Он уехал вместе с вашим принцем?
— Я что-то слышал о лихорадке… вроде как в Харшморте карантин.
Человек придвинулся вплотную к Свенсону и сложил побелевшие губы трубочкой.
— Еще раз: если Роберт Вандаарифф не отправился тайно вместе с вашим принцем, то где он?
— Может быть, в городе? Или где-нибудь еще — у него ведь немало имений…
— Его нигде нет.
— Если бы я знал, зачем он вам нужен…
— Нет, вы должны ответить!
— Да бросьте вы, — вздохнул Свенсон. — Вы же не полицейский. И я тоже. Ну как тут устроить допрос? Я иностранец, в незнакомой стране… где говорят на чужом мне языке…
— Которым вы прекрасно владеете, — пробормотал человек.
— Но я не чувствую тонкостей. Я могу говорить только без обиняков, мистер… послушайте, разве ваше имя — такая уж тайна? — Свенсон в ожидании поднял брови.
— Мистер… гм… мистер Фрутрикс.
Свенсон кивнул, словно не просек очевидной лжи.
— Что ж, мистер Фрутрикс… похоже — я основываюсь на простейшей логике, — что вы, как говорят ваши соотечественники, попали в переплет.
— Уверяю вас, это совершенно не так.
— Как вам угодно. Но в то же время даже ящики, на которых мы сидим…
— Самая обычная вещь на барже.
— Оставьте, сэр. Я ведь еще и военный. Впрочем, и военным не нужно быть, чтобы узнать столь знаменитую марку под вашим… на вашем ящике.
Человек обескураженно посмотрел на ящик у себя между ног. Там был нанесен черной краской простой герб: три бегущие гончие и под ними — скрещенные орудийные стволы.
— Вы намерены говорить дерзости?
— Важно только одно: кому из Ксонков вы служите, — сказал Свенсон.
— Вы так и не ответили, что случилось с вашей головой, — угрюмо сказал Фрутрикс.
— Свалился багаж. Я же говорил.
— Вы бродите по лесу без вещей! Даже без шляпы или плаща…
— Еще раз, сэр: все это осталось в поезде.
— Я вам не верю!
— А что еще мне здесь делать?
Свенсон раздраженно махнул в сторону деревьев. Канал все глубже уходил в парк, и, когда Свенсон бросил взгляд в небольшой просвет между деревьями, железнодорожной насыпи уже не было видно. Рука его снова пульсировала от боли, ряд тревожных образов прорывался сквозь мысли, как пузыри сквозь болотную топь, — кенотаф, окаменелость, Элоиза… Голова закружилась. Свенсон кивнул на печурку:
— Не найдется еще чаю?
— Не найдется. — Фрутрикс сделался еще мрачнее. Он принюхивался к Свенсону, как тощая подозрительная собака. — Кажется, вам нехорошо.
— Этот… гм… — доктор показал себе на затылок, — удар… саквояж… который упал на меня…
— Вы тут не наблюете мне в баржу? У нее новая латунная отделка.
— И в мыслях такого нет, — прохрипел Свенсон, горло его сжала судорога. Он встал. Шкипер, подошедший без всякого предупреждения, ухватил его за плечо, не давая свалиться за борт. Свенсон опустил глаза на ящик Фрутрикса. — Его открывали, — заметил он.
— Принц не уехал бы без вас! — прорычал Фрутрикс, недовольно бросая сигару в воду. — Вы знаете, где он, где все они, знаете, что случилось! Кто напал на них? Почему мне ничего не известно? Почему они не сообщили дворцу?
Вопросы звучали так резко и вылетали с такой скоростью, что Свенсон моргал при каждом из них. Язык его не слушался, но он знал, что непременно должен совладать с собой. Фрутрикс был из тех неисправимых типов — назойливый придворный, честолюбивый прихвостень, — которыми Свенсон столько лет умело манипулировал, служа Макленбургскому двору.
Небо опрокинулось, словно мимо них пролетела без звука гигантская птица, доктор рухнул на спину и зажмурил изо всех сил глаза, погружаясь в темноту.
Свенсон медленно приходил в себя, чувствуя, что тело его окоченело. Он попытался поднять руку и не смог; повернул разламывающуюся от боли голову и увидел, что его рука привязана к брусу на палубе. И другая рука — тоже. Ноги были связаны в щиколотках и коленях. Доктор лежал, словно распятый, между двумя укрытыми холстиной грузами. Небо было белым и пустым. Он снова закрыл глаза и постарался сосредоточиться. Баржа больше не двигалась, не слышалось ни шагов, ни окликов, ни разговоров. Открыв глаза, Свенсон повернул голову к ближайшему грузу и ощутил запах синей глины.