Черная Книга

По железным дорогам пленных перевозили либо в товарных вагонах (без печки), либо на открытых площадках. В каждый вагон помещали до ста человек. Люди замерзали и задыхались от отсутствия воздуха. В феврале 1942 года госпиталь военнопленных из Вязьмы перевозили в Молодечно. По пути на каждой остановке из вагонов выносили умерших от истощения и замерзших.

Старший лейтенант Филькин Д. С. находился зимой 1941/42 года в Гродненском лагере № 3. Он рассказывает, что в январе 1942 года из Бобруйска прибыл эшелон, в котором было тысяча двести военнопленных. Когда открыли вагон, оказалось, что восемьсот человек в пути замерзло и задохнулось. К июлю 1942 года из всего этого транспорта людей в живых осталось шестьдесят человек.

В декабре 1941 года, когда в Вязьму прибыл эшелон с пленными, вывезенными немцами со станции Шаховская, врач, который был направлен на станцию принимать эшелон, рассказал мне, что значительная часть людей замерзла в пути. Трупы выносили из вагонов и складывали штабелями. Некоторые еще показывали признаки жизни, пытались поднимать руки, стонали. К таким подходили немцы и пристреливали.

В лагерях военнопленных, в штрафных и рабочих командах, жестокость немцев и их изобретательность в деле убийства не знали пределов.

В 1941-1943 годах первые пять-семь дней плена, как правило, людям совершенно ничего не давали есть. Немцы цинично утверждали, что это делается для того, чтобы люди ослабели и были неспособны к побегам. В январе-феврале 1942 года в госпитале на больного отпускалось в день семьдесят граммов немолотой ржи. Из этого зерна два раза в день готовили ”суп” — каждый раз по пол-литра на человека. Неудивительно, что люди слабели и умирали как мухи.

В 1941—1943 годах в лагерях летом поели всю траву на дворах, ели древесные листья, если попадались лягушки — поедали и их, жарили на огне и ели конскую шкуру, если ее удавалось добыть. Соль была недосягаемой роскошью.

Максимальная калорийность дневного рациона советских военнопленных в немецких лагерях, по подсчету врачей, составляла 1300—1400 калорий, в то время как для человека, находящегося только в состоянии покоя, нужно 2400 калорий, а для занимающегося физическим трудом — 3400—3600 калорий. В лагерях были взрослые люди, вес которых доходил до тридцати-тридцати двух килограммов. Это — вес подростка.

Немцы всемерно препятствовали серьезной постановке лечебного дела в лагерях. Они большей частью совершенно не отпускали медикаментов. В госпиталях неделями не перевязывали раны раненым, так как не было бинтов; не давали немцы и хирургических инструментов. Много тысяч советских граждан умерло в госпиталях от ран, заражения крови, а еще больше от истощения, голодных поносов, тифа, туберкулеза.

В плену я находился в госпиталях военнопленных в Вязьме, Молодечно, Кальварии, Ченстохове, Эбельсбахе. Слово ”госпиталь” никак не подходит к этим учреждениям. В Вязьме госпиталь помещался в полуразрушенных, брошенных жителями домиках, на окраинах города и в развалинах корпусов маслозавода. В домиках всегда было холодно и темно. Раненые валялись на голом полу. Даже соломы не было для подстилки. Только к концу моего пребывания в Вязьме в домиках были сооружены нары, но и на них больные лежали без соломы, на голых досках. Медикаментов не было. Вшивость в госпитале была невероятная. Бани за три с половиной месяца моего пребывания в Вязьме не было ни разу.

Так же было и в Молодечненском госпитале. На голом полу, в каждой палате в четыре ряда, плотно прижавшись друг к другу, лежало восемьдесят человек. Свирепствовал тиф. На целый этаж (восемь-десять палат) был один термометр. Я заболел тифом. За все время болезни фельдшер смог лишь один раз измерить мне температуру. Вшей обирали в обязательном порядке три-четыре раза в день. Раздевались догола и просматривали каждую вещь. За один прием набирали по триста-четыреста крупных вшей, мелких собирали пригоршнями. Немцы ничего не делали для борьбы со вшивостью. Врачи мне рассказывали случаи, когда немцы кардинально решали проблему с тифом: они поджигали тифозные бараки вместе с находившимися там больными.

Немцы разработали целую систему утонченных наказаний, рассчитанных на то, чтобы нанести физические страдания военнопленным, и на то, чтобы унизить их человеческое достоинство.

Порка, избиение, заключение в карцеры и бункеры — все это применялось в лагерях. Людей пытали, вешали и расстреливали без малейшего повода.

В Молодечненском лагере (позже и в Кальзарийском) мы много раз видели, как на дворе порют пленных. Били полицейские, но за процедурой избиения часто наблюдали немецкие офицеры. Однажды я видел, как офицер выхватил у полицейского нагайку и стал со всего размаха бить по голому телу распластанного на скамейке человека. Окончив избиение, офицер пригрозил полицейскому: если он будет жалостлив и бить будет некрепко, то его самого выпорют.

Только извращенный ум садиста мог додуматься до системы пыток, какие существовали в лагерях, особенно для политработников и евреев.