Черная книжка

— Ну ладно, хватит, — осекся он. — Эми, мне нужна флешка. Дайте ее мне, и будем жить долго и счастливо. Впереди — грандиозная карьера. Вы поженитесь, у вас родятся красивые дети, и все будет замечательно. А вот если заупрямитесь, мне придется загнать пулю в коленную чашечку Билли.

— Нет! — сказал я. — Не говори ему.

— А если вы и дальше будете сопротивляться, я загоню ему пулю во вторую коленную чашечку. И так до тех пор, пока ваш ухажер не станет похожим на пиньяту.[74]

— Нет, Эми, — настаивал я. — Что бы ни случилось, не говори ему.

Гоулди посмотрел на нас. Его бравада сошла на нет. Он бросил на меня сердитый взгляд и покачал головой.

— Послушай, — попытался договориться я. — Я заявлю, что был коррумпированным полицейским. Признаюсь, что получал взятки от Рамоны Диллавоу. Я возьму все на себя, Гоулди. Только не трогай Эми. Отпусти ее, и клянусь — клянусь памятью своей дочери, — возьму вину на себя. Ведь в маленькой черной книжке в качестве взяточника фигурирую я, не так ли?

По телу вдруг прокатилась странная волна. Я на секунду задумался над своими словами, но все показалось какой-то ерундой. Я, конечно, запросто мог предположить, что Гоулди «подправил» информацию таким образом, что в маленькой черной книжке появилась моя фамилия, — чтобы подставить меня. Но тогда получалась неувязочка с копией, которую сделала Рамона и впоследствии отдала Маргарет. И Гоулди поначалу об этом не знал. Он узнал позднее, когда пытал Рамону. Как же тогда Гоулди мог подчистить копию, которую Эми обнаружила в сейфе Маргарет?

И как на флешке появилась информация обо мне?

— Не совсем так, — сказала Эми. — Ты не дал мне договорить.

Я хотел повернуться к ней, но не мог оторвать взгляда от Гоулди.

— В маленькой черной книжке не было имен — только фамилии, — пояснила Эми. — У полицейского, который брал взятки, фамилия Харни. Больше ничего не указывалось. Только фамилия — Харни.

Я на секунду закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

Значит, не Билли Харни. Просто Харни.

И тут я сообразил, кто проник в квартиру Эми и украл маленькую черную книжку.

Это была Пэтти.

Гоулди вскинул подбородок, повернул голову в сторону окна и, слегка повысив голос, проговорил:

— Мы не можем ни к чему прийти. Зайди лучше сам и уговори его прислушаться к здравому смыслу.

103

Настоящее

Я делаю паузу и вздыхаю. На часах, висящих над присяжными, — уже почти полдень. Как раз сейчас судье следует найти логическую точку для того, чтобы сделать перерыв и дать возможность пообедать — присяжным и, что еще более важно, себе самому.

Но судья сидит почти неподвижно и, слегка прищурившись, сосредоточенно смотрит в пространство между мной и моим адвокатом. Присяжные все как один подались вперед. Некоторые что-то пишут в блокнотах, но остальные перестали делать записи и, расположившись поудобнее, внимательно слушают рассказ об ужасных событиях. В зале суда так тихо, что слышно дыхание людей — вдохи и выдохи.

Лейтенант Майк Голдбергер поначалу качает головой, всем своим видом выражая насмешливое неверие, но по мере моего рассказа постепенно превращается в другого человека: выражение глаз становится ледяным, плечи втянуты, ладони сжаты в кулаки. В зале суда он, в общем-то, как в ловушке. Если попытается встать и уйти, сразу возникнет впечатление, что он виноват. Он и без того выглядит виноватым, но я знаю, что он сейчас думает: «Всего лишь слова. Его слово — против моего». Да, он такой, этот Гоулди. Он всегда был таким. Расчетливым. Всегда анализировал возможные варианты.

Мой отец, сидя рядом с ним, смотрит на меня пристальным взглядом, прикрыв пальцами рот и, похоже, не зная, как ему в данной ситуации себя вести.

Маргарет Олсон, так же как и Гоулди, — и даже в большей степени — является своего рода пленником зала суда. Она ведь, в конце концов, прокурор. Она не может просто взять и выбежать на улицу. На протяжении безумных трех часов, в течение которых я давал показания, она все время качала головой, наблюдая, как ее политическая карьера постепенно смывается в унитаз, и, конечно же, напряженно размышляя над тем, как бы спасти свою задницу. Я вполне могу предположить, что она думает то же, что и Гоулди: «Его слово — против моего. Отчаявшийся подсудимый, которому угрожает пожизненное заключение, расскажет что угодно — самые невероятные небылицы, лишь бы остаться на свободе».

Мой адвокат Стилсон забыл о своей роли в судебном процессе и внимательно слушает меня наравне с присяжными, репортерами и любопытствующими зрителями.

— Итак, лейтенант Голдбергер сказал: «Ты лучше зайди сюда сам и уговори его прислушаться к здравому смыслу»?

— Да, — отвечаю я. — Он обращался к человеку, которого в тот момент не было в квартире Эми. Он сказал, рассчитывая, что его услышат через подслушивающее устройство, установленное в комнате.