Черная книжка

— Мэр признает себя виновным, — заявил Декремер, стараясь говорить потише. Однако я сидел в переднем ряду и слышал все, что он шепчет Эми.

— Я подготовлю соответствующие бумаги, — сказала она, пожимая ему руку. Она вполне могла бы громко спросить: «Кто там следующий?» — потому что все эти адвокаты, которые сегодня, фигурально выражаясь, наточили ножи и пытались искромсать меня на кусочки, теперь один за другим стали заявлять, что их подзащитные признают свою вину. Таким образом они надеялись договориться о той или иной поблажке для них со стороны прокурора.

Я посмотрел назад, на Кейт. Она встала и произнесла три слова:

— Не за что.

Мне следовало бы насладиться произошедшим в гораздо большей степени. Внимание едва ли не всей страны было приковано сейчас к этому залу суда, и мы выиграли дело. Возможно, дорожка, по которой мы пошли, была немного скользкой, но лично я не сказал ничего, кроме правды, и Гоулди прав — правосудие восторжествовало.

Однако у моих ног стоял портфель, в котором лежала фотография размером восемь на десять дюймов, на которой была запечатлена Эми Лентини, поднимающаяся по ступенькам в особняк. Я пока не сказал Эми ни слова, потому что хотел сконцентрировать все внимание на слушаниях, но теперь они закончились, и я почувствовал, как что-то в моем животе забурлило и закипело.

Когда последний из адвокатов переговорил с Эми и зал суда опустел, она посмотрела на меня. В ее взгляде чувствовались одновременно облегчение и неудовлетворенность.

— Я бы отдала что угодно ради того, чтобы узнать, как возникли показания Кейт, — призналась она.

— Сомневаюсь, что ты отдала бы что угодно, — возразил я.

Ее брови сошлись на переносице:

— Она поклялась мне, что это правда.

— Я знаю, что она поклялась. Она поклялась и под присягой тоже.

Когда Кейт в первый раз рассказала Эми о том, что она планирует сказать под присягой, Эми отнеслась к идее не очень хорошо. Она давила на Кейт снова и снова. Она убеждала Кейт, что не одобряет лжесвидетельства и не позволит дать ложные показания. Однако Кейт никогда не давала задний ход. Она поклялась, что ее утверждения — правда. Они препирались подобным образом больше часа. Эми отнеслась к заявлениям Кейт скептически, но она не знала наверняка — и не могла знать, — что Кейт лжет.

Эми даже отвела меня в сторонку и спросила, можно ли верить Кейт. Однако Кейт довольно толково вывела меня из игры, заявив, что не сообщила мне о слежке. Таким образом, врать мне не пришлось. Я сказал Эми правду: лично мне это кажется чушью, и я не уверен, что Кейт не лжет, но собственными глазами не видел, следила она за теми женщинами или нет. Я тогда уехал домой. А чем после этого занималась Кейт, мне неизвестно.

В конце концов Эми сдалась. Впрочем, выбора у нее не было.

Судя по выражению лица Эми, она чувствовала себя примерно как картежник, который только что выиграл краплеными картами, но не знал наверняка, что они крапленые, а потому играл как получится.

— Ну вот и все, — подытожила она, воодушевляясь своей победой и позволяя чувству радости наполнить ее душу. — Может, отпразднуем?

Я окинул взглядом зал суда, чтобы убедиться, что мы одни. Затем полез в свой портфель, достал из него конверт и вытащил глянцевую фотографию, на которой была запечатлена Эми, поднимающаяся по ступенькам особняка. Я протянул фотографию Эми, но когда она попыталась ее взять, отдернул руку: у меня ведь всего одна такая фотография.

Выражение ее лица стало унылым, она напряглась:

— Где ты…

— Где я взял снимок? Этот вопрос вряд ли является самым важным. Хм, он, пожалуй, не входит даже в первую десятку.

Эми сильно заморгала и сделала шаг назад. Она заскользила взглядом по полу, но затем — после бесконечно долгих нескольких секунд, в течение которых мое сердце колотилось так сильно, что даже сжалось горло и я не смог бы выдавить ни слова, — она выпрямилась и посмотрела мне прямо в глаза.

Слегка прищурившись, она прошептала ничего не выражающим голосом:

— Не здесь.

71

От здания суда на перекрестке 26-й улицы и Калифорния-стрит я поехал следом за Эми к ее многоквартирному дому в районе Ригливилль. Я вел машину и слушал разговорное радио.[66] Новости у нас, как обычно, распространяются со скоростью молнии, и все уже обсуждали результаты слушаний. Мэр Фрэнсис Делани, выйдя из зала суда, объявил, что уходит со своего поста.

Поэтому все живо выдвигали предположения, кто же станет его преемником. Несколько членов совета района и выборных окружных администраторов были заинтересованы в том, чтобы побороться за кресло мэра, однако считалось, что фаворитом на предстоящих выборах будет конгрессмен Джон Тедеско.

А причиной всеобщего оживления на политической арене стала та каша, которую заварил я. Мне теперь, наверное, следовало бы ощутить прилив адреналина, почувствовать себя важным и значительным, но вместо этого я испытывал страх.