Черная Королева тамплиеров

Как ни странно, все произошло так, как предсказывал господин. Манюэль, действительно, на следующий день поднял цену на свой лоток. Но Фелипе купил его не торгуясь. И через несколько дней лоток находился в его собственности. Прямо за витриной был небольшой закуток, где Манюэль готовил пищу, там Фелипе спал. Он начал с того, что переместился поближе к пляжу, где было побольше туристов. Мальчика с лотком стали выделять. Сначала скорее из любопытства или из жалости. Потом заметили, что его пища была вкусной и недорогой. У него появились свои клиенты. И с тех пор удача ни разу не отворачивалась от него. Он продал лоток и купил малюсенький ресторан, потом еще один, вложил деньги в небольшой отель, который у него перекупила крупная корпорация, решившая построить небоскреб. Вырученные деньги Фелипе по совету одного из клиентов ресторана вложил в покупку шахты. И постепенно день за днем, камень за камнем построил свою империю. И каждый день, каждую минуту он не забывал ту, которой был обязан своим успехом. Мадонна оставалась для него светлым и далеким образом, она всегда была рядом с ним. И после смерти матери он понял, что в его жизни не будет другой женщины — будет только Она…

* * *

Кася начала день с прогулки в парке. Хотелось прийти в себя и разобраться в собственных, достаточно противоречивых впечатлениях. Услышанная вчера легенда о Черной Королеве, таинственное прошлое замка, вездесущие тамплиеры — было над чем задуматься.

— Кассия! — позвал знакомый голос.

Она обернулась, навстречу спешил Бернар Мишеле.

— Проезжал мимо и решил остановиться, — объяснил он со своей фирменной широкой улыбкой рубахи-парня, — надеюсь, я вас не беспокою?

— Нет, — покачала она головой, рассматривая своего собеседника. При дневном свете он казался несколько старше. Хотя подтянутая фигура бывшего военного была на зависть любому молодому парню, но сеточка морщин вокруг глаз и рта выдавала возраст. Кася уже узнала из рассказов матери, что Мишеле являлся военным в отставке, жил, что для такого интересного мужчины было странновато, один. Ни спутницы, ни спутника в его жизни не наблюдалось, детей тоже никто не замечал. И всю энергию этот мужчина посвящал одному: своему обществу защиты памятников старины.

— Вы пришли в себя? — заботливо спросил тем временем Бернар.

— После дороги или после того, что я услышала вчера? — с невинным видом поинтересовалась Кася, подумав, что ее собеседник явно неспроста проезжал мимо.

— Вы говорите так, словно разочарованы?! — удивился или сделал вид, что удивился, Бернар.

— Нет, скорее удивлена и, если признаться, немного растеряна.

— Вас смущает богатая история замка?

— Мне сложно разобраться в собственных чувствах, — произнесла она.

— Но ваша мама твердо решила заняться реставрацией, неужели вы попытаетесь отговорить ее?

— Мою маму никто не отговорит, — вздохнула Кася.

— Вы меня успокоили! — со вздохом облегчения сказал Бернар.

— Вас — да, а себя — нет, — пожала плечами Кася.

— Чудесный замок, не правда ли! — с восторгом произнес ее собеседник, явно стараясь развеять ее меланхолию.

— В эстетическом смысле? — переспросила Кася, явно предпочитавшая ренессансные замки Луары.

— Понимаю, — улыбнулся ее собеседник, — наверняка вам больше нравятся Версаль, Фонтенбло и Шамбор.

— Честно говоря, да, — призналась Кася, — в Средневековье я все-таки предпочитаю соборы, и то не все.

— Относительно соборов я согласен, но все-таки в вашем замке есть что-то совершенно необъяснимое и мистическое! — воодушевленно воскликнул ее собеседник.

Бернар Мишеле был подлинным образцом местного энтузиаста-краеведа — защитника исторических ценностей. Горящие восторгом глаза, неиссякающий поток энергии, заразительная убедительность, когда требовалось уговорить кого-либо на восстановление тех или иных разрушенных стен, вдохновенная речь подлинного знатока… Кася внутренне вздохнула. Этот набор качеств ее несколько раздражал. Не то чтобы она была против страстных поклонников собственного замка, но предпочитала взгляд более взвешенный и объективный. Строение к чудесам архитектуры явно не относилось. Конечно, можно было пропеть оду входной лестнице, нескольким скульптурам, особенно парочке устрашающих великолепно-отвратительных гаргулий, большому салону, их спальне, но в общем и целом здание было эклектичным, приземистым и совершенно неудобным.

— Неужели вы не чувствуете эту особую ауру? — удивился Бернар.

— Наверное, вы правы, — не очень убедительно соврала она.