Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

Видавшая виды полуторка сообразительного Пономарева тут же юркнула на боковую улицу, удирая от грозных начальственных: «Почему?!» и «Сколько вам надо времени? Даю половину!».

«Вы слышите, грохочут сапоги, и птицы ошалелые летят…» — насвистывая Окуджаву, я одернул гимнастерку и покосился на дом, где вместо «ошалелых птиц» были мои подчиненные. Грубые солдатские «…», «…» и грохот не встающего, не вовремя упавшего, куда-то запропастившегося и так далее. На наведение подобия порядка были считанные минуты. В отличие от приехавшей из отпуска (командировки, мамы) — заботливой жены, уже внутренне готовой к беспорядку и кавардаку, а потому уже настроившейся, устроив любимому головомойку, начинать прибираться — начальник должен найти грязь даже в образцово-ухоженном месте. Начальника ВСЕГДА встречает порядок. По-другому просто не бывает.

Из приоткрывшейся двери в мою сторону летит темный продолговатый предмет: «Граната!» взвыли истошным воплем сирены рефлексы… Присев, начинаю уходить в кувырок… и застываю, раскорячившись как ус… ЩЕТКА! На траве валяется обувная щетка!!!

— Ур-роды! Де-билы! Дети козы и собаки!..!..! — на мой вопль высовывается Иваныч. Я ещё стою, широко расставив ноги, и держусь за сердце.

— Кто так делает! Я чуть не ус… упал!

До него «доходит» и мой комический вид вызывает у него приступ «Гы-гы-гы!» и «Аха-ха!»

Вот идиот. Весело ему, видите ли, аж присел бедный без сил. А меня чуть Кондратий не хватил.

— Придурки заботливые! — ворчу, драя сапоги. «Не забыть про пятки» — мелькает вбитое с «духов».

С шуточками и смехом из кузова выпрыгивают милиционеры вперемежку с энкавэдешниками, разминая затекшие ноги.

В голове мелькает «карателей нам не надо» — и кадр кино: с веселым гоготом из кузова сыпяться эсесовцы-каратели.

«Наш» — всегда разведчик, а «их» — подлый шпион. Отгоняю чушь, лезущую в башку, когда не надо и начинаю докладывать: «Товарищ…»

Вместе с полковником Януковичем прибыл «василек» майор Плаксин. На гладко выбритой морде эмгэбэшник сохранял пренебрежительно-презрительное выражение. Точно «эссэс». Генрих не ошибся.

В кабинете полковник начальственно присел за стол, поправил стаканчик с ручками, стопки бумаг слева и справа.

Осмотрел меня с ног до головы, вздохнул, покосившись на майора.

«Не любит он смежников, или конкретно этого… чекиста — понял я. «Ну а поскольку мне полковник симпатичен, то и я его не буду «любить».

Меж рам звенела муха. Пахло кашей и одеколоном.

«Не удивлюсь, если эти прибиральщики засунули грязную посуду в стол начальника. Иначе откуда такой запах пшенки?»

Плаксин изучал в окно гнущиеся под поднимающимся ветерком кусты и деревья. Солнечный день переходил в пасмурный. Легкие облака сменялись тучами. Холодало.

Пауза затягивалась.

— Значит так старший лейтенант. Приказом начальника облуправления ты назначен вместо героически погибшего капитана Зенкевича. Не поздравляю. Х… это! Ни черта не знаешь. Только что из армии. Гражданской жизни не видел. Стреляешь из всех видов оружия, дерешься как черт, ни хрена не боишься, ни начальников, ни врагов. Только вот это здесь не очень нужно. Тебя учить и учить, а ты получаешь самостоятельный участок. С тобой ещё четверо таких же…

Но у нас нет подготовленных людей. Нет специалистов. Мы всю ночь думали: что делать? Оставлять тебя одного — чревато. Давать в начальники кого-нибудь ещё? А кого? Следующая группа актива будет месяца через три. За это время или приспособишься и научишься, или… Сам понимаешь. Смотрели твои характеристики. Не дурак. Много знаешь. Это все в теории. Практически же: связи нет — полковник ткнул в трубку стоявшего на столе аппарата. — Ни совет дать, ни информацию спросить. Всё очень, очень не хорошо.

Поднявшись, он прошелся по кабинету.

— Что можем мы с майором тебе сейчас расскажем. А остальное уж ты сам, руководствуясь партийной совестью и советскими законами, — Янукович посмотрел в спину майора. Почувствовав взгляд, тот повернулся.

— Ну что вы товарищ полковник. Не всё так драматично. Вы же понимаете: и поможем, и присмотрим, а будет нужно поправим…

— Вот этого вашего «поправим» — я и боюсь.

— А что делать? Работа у нас такая, — презрение, и лицемерие в словах, как у змеи выстрелившей жалом.

Дальше, наконец, пошел более внятный инструктаж. Как любому порядочному попаданцу мне предоставился шанс на создание собственного «Хомячества».

… Уходящий в запас капитан Иван Николаевич когда-то учил «сопливого» лейтенанта:

— Бумажка, что? Ерунда, ткни пальцем дырка будет. Но вот, когда надо прикрыть мягкое место, крепче броневого листа будет…

Вот производством этих «броневых листов» для начала мне и предстояло заняться вплотную. При свете керосиновой лампы и перьевой ручкой. Для человека двадцать первого века, привыкшего к шариковым самопискам и электричеству — испытание сравнимое с пыткой.