Черная кровь

Проломившись через густорост, диатрима уже совсем было нацелилась одним клевком снести двуногой сыти голову, но этому помешало вовремя подставленное копьё. Удержать оружие в руках после такого удара было невозможно, Таши и не пытался этого сделать, он лишь старался, чтобы воткнувшееся в землю древко не завалилось на сторону. Окажись древко чуть более хлипким, оно переломилось бы от удара, но здесь Таши помогла его предусмотрительность. Не боевое копьё выбрал, а загонное, чуть не в ногу толщиной, каким бегущего быка остановить можно. Плотно примотанный наконечник пробил слой жёстких перьев – диатрима, считай, сама насадила себя на рожон. Ещё никому прежде не удавалось вот так одним ударом разделаться с чудовищем высотой чуть ли не в три человеческих роста.

Вишнёвая птичья кровь частыми толчками побежала по древку. Птица судорожно задёргалась – и рухнула. Карлик успел соскочить; Таши со всего размаху пнул недомерка ногой в спину. Тот полетел вперед, клубком прокатился по земле, вскочил на четвереньки, но больше сделать ничего не успел, Таши уже прыгнул следом, ударив разом обеими ногами. Под ногой громко хрустнуло, карлик обмяк.

– Вот так, – хрипло проговорил Таши, вставая. Рута и остальные глядели на него с ужасом и восхищением. – Не дадут нам тут отсиживаться.

Вернулся бледный и посуровевший Чалох. Глянул на приключившийся разор, побледнел ещё больше и сразу же велел сниматься. Ему тоже в голову пришла мысль ползти в обход пастбища.

– А как же… – вякнула Пата, но Чалох сунул ей кулаком в рёбра, и разговоры прекратились. Таши инда завидно стало, как быстро охотник порядок навёл. Чалоху просто, Пата ему родная сестра, да ещё и меньшая. Он её и в детстве бивал, и сейчас право имеет.

Пошли. За спиной Таши порой раздавались сдавленные всхлипы, но в общем-то было довольно тихо.

Вот и край зарослям. Впереди – чистое поле. Смертное поле. И как подумаешь, что сам помогал с него кусты сводить… Эх!

– Лежать! И – никшнуть всем! – строго предупредил Чалох и кивнул Таши.

– Вы куда? – заскулили девки. – Нам тут одним стра-а-ашно…

– Мы глянем – и назад. – Ободрив таким образом приунывших бабёнок, мужчины поползли к узкому лазу, каких немало проделали в чертополохе шныряющие вокруг селения собаки.

Выползли шагов на десять вперёд, огляделись. Всё спокойно, никого нет. Диатриты куда-то попрятались. До самого окоёма – ни одной живой души. Только земля в отдалении усеяна полурасклёванными овечьими тушами. Куда ж вражины-то подевались? Руки стали мокрыми от пота. Ну, долго так сидеть нечего, надо прорываться.

Вернулись.

– Чисто вроде бы.

Да, впереди было чисто. Даже – обманчиво чисто. А вот ниже к реке слышалось алчное курлыканье диатрим. Карлики прочёсывали заросли – вот-вот могут и на их лежбище наткнуться.

Поползли. Рута, молодец, точно вьюн полевой стелется; а Пата, дурища, так зад отклячила, что за целое поприще видать. Остальные бабы и девки кто как справляются. Молчат, и на том спасибо.

До заветных ворот оставалось уже совсем немного, когда знакомое уже свиристение и клёкот раздались под самым боком. Тоже не прошли, гады, мимо бурьяна, спрятались, да как ловко! Уложили своих чудовищ, заставили шею вытянуть – и всё, за пару шагов ничего не разглядишь. Да и кто знал, что они так умеют, – птицы-то высоченные, за версту видать. А они затаились и поджидают, кто к ним пожалует.

Одна из птиц уже вскочила и бежала к ним, отмахивая с каждым обманчиво-неспешным шагом такие куски, что не верится даже тому, кто сам на это дело смотрит. Башка со зловещим клювом маячила на недоступной высоте; никаким копьём не дотянешься, хоть опять жди, пока она тебя клевать начнёт. А и напорется диатрима на острый дрын – что с того? Помощи ей недолго ждать; чуть не под самым носом у ползущих взметнуло лопухи, и как из-под земли полезла оттуда клювастая голова с гребнем жёстких перьев на макушке.

Пата заполошно взвизгнула и, потеряв голову, окарачь бросилась к городьбе. Другие бабы, понимая, что спасение в ногах, вскочили и припустили рысью.

Сделать можно было только одно: задержать гадин хоть на полмига, авось успеет кто из женщин спастись. Вон они, ворота, открыты, влетай с разбегу, а птицу, коли дуриком сунется, Ромар с Матхи найдут чем попотчевать.

Удивительно много мыслей пролетает в голове в такие мгновения, разные мысли, горькие и светлые, но никогда не мешающие делать дело или хотя бы умереть достойно. Двумя руками Таши поднял загонное копьё, приготовился принять на кремень смертельный удар. И тут из травы, совсем рядом с неловко подымающейся диатримой, вынырнул Чалох. С громким хаканьем, словно дерево валил, метнул боевой топор в недоступную уже голову, прямо в золотую радугу глаза. А сам уже не успел ни отпрыгнуть, ни отшатнуться. Окривевшая птица заметалась, не слушая воплей наездника, свирепо и неточно избивая клювом упавшего охотника, потом метнулась в сторону и сослепу столкнулась с той хищницей, которую ждал Таши. Птицы повалились одна на другую, мгновенно сплетясь в клекочущий клубок.