Черная кровь

Ночь, надёжный защитник, окутала войско непроглядным мраком. Всегда избегали люди темноты – во тьме раздолье злу! – но тут, в чистом поле, где немало гуляет нежити – детей Хорова и внуков Хадда, где над пустыми могилами встают по ночам недобрые тени, где и от врага, и от злого духа может неладное выйти, люди чувствовали себя в большей безопасности, чем за крепкой стеной родного селения.

Шли, радуясь безлунной ночи, ждали сигнала от дозорных, что вот они, пришлые чужинцы, спят, набивши тугие животы краденой бараниной и плотью убитых людей.

И в скором времени сигнал прозвучал: отряд вышел к стоянке диатритов.

Матхи и Ромар не ошиблись. Карлики-диатриты и в самом деле ушли не слишком далеко. Где-то на полпути между срединным и низовым селениями чужинцы устроили лагерь. Обрыв в этом месте был рассечён отходящей протокой. Верно, когда-то Великая текла в этих краях по-иному, забирая вправо.

Там, где она прежде встречалась с морем, теперь остался Горький лиман, знаменитый своими лихорадками и чёрной грязью, которая эту же трясавицу лечит. Старица никогда не была особо полноводной, а вот ил на дне лежал таким слоем, что сумел подсохнуть лишь сверху. Хрупкая корка словно ждала, когда ступит на нее тяжёлая нога.

Великая река и отходящая от неё старица, которую родичи словно в насмешку называли Истрец, даже расставшись, долго не расходились, текли рядом, образуя длинную узкую косу. На ней и расположились диатриты. Такой выбор сильно удивил Таши – с чего бы коротышкам туда соваться? Место дурное, случись что – куда диатримам податься? А уж они, воины Лара, постараются, чтобы много чего случилось! Через русло, пусть даже почти полностью сухое, птиц если не переведёшь, то с большим уроном, а ночью так и вовсе птички, поди, всех вожатых переклюют (ох, сподоби Лар!). А потом – как ремнём хлестнула догадка: нет, не глупы диатриты, всё сообразили, нечего и надеяться их на оплошке взять! С двух сторон – полусухие водяные дороги, и, значит, оттуда – ПАЛ НЕ ПУСТИТЬ!

Таши пробил холодный пот, едва он понял, что главная задумка мстителей проваливается.

А диатриты тем временем беспечно – как казалось – располагались на ночлег. Точнее, уже расположились. Диатримы спали, усевшись на землю и хитро вывернув шеи. Карлики некоторое время ещё бродили по косе, спускались к воде, перекликались визгливо, а потом как растворились все, и упала тишина.

Оценив обстановку, Бойша шёпотом отдавал новые распоряжения. Почти сотня охотников потянулась прочь – обойти лагерь диатритов и, когда по чужинцам ударят, бить тех, кто станет искать спасения в бегстве через реки. Остальные двести воинов лежали в негустой иссохшей траве, ожидая сигнала.

И он пришёл. Тоскливый крик ночной птицы донёсся со стороны Великой; и лишь опытное ухо вождя да лучших охотников могло угадать подмену. Родичи взяли стан чужинцев в кольцо.

Пока всё оставалось спокойно.

Таши лежал в цепи и отчаянно пытался утишить бешеные толчки в груди. Не пристало охотнику так дрожать. Не впервой он идёт в сражение. Не впервой. Согнутые тоже были не из трусов или слабаков. Дрались как следует. Победой над такими можно гордиться.

– Разжигай… разжигай… разжигай!.. – прошелестело от одного воина к другому. – Бойша велел – разжигай!

И тут же со стороны карликов кто-то всполошно заверещал. Режущий визг разнёсся окрест, и ему тотчас ответили в лагере. Углядели-таки тварюги лазутчиков, а может – расслышали стук кремней. Карлики во всём к ночному делу привычны, потому, должно, и сдружились с мерзкими птицами; днём диатримы коротышек берегут, в ночи карлики птичий покой охраняют.

Дальше таиться было нечего, и Бойша рявкнул в голос:

– Зажигай!

Таши вырвал наконец запутавшееся кресало. Ударил раз, другой, третий… – занялось на удивление быстро. Искры дождём сыпались в сухую траву – и она тотчас вспыхнула. Жаль, маловато веток, ну да уж сколько допёрли.

Цепь огней громадным серпом протянулась от русла до русла, сотни рук ожесточённо терзали кремень, торопясь дать жизни новым и новым костеркам – на погибель чужинцам и их птицам. Ветер дул в спины детям Лара, он дружно подхватил пламя, раздувая его, вознося огненные языки выше человеческого роста. Сухая, истомлённая жаждой и зноем степь вспыхнула моментально, разнотравье, никем не стоптанное за летние месяцы, убитое засухой, да так и оставшееся стоять, дало пламени обильную пищу. Можно было даже не подбрасывать хвороста. Ярко-рыжие бешеные кони во весь опор мчались вперёд; и Таши с торжеством слышал, как визжали карлики и ошалело клекотали диатримы. Огонь, ясное дело, несколько помогал чужинцам – птицы худо-бедно что-то различали, – но зато из пламенного кольца им будет не так просто вырваться.