Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи

Таким образом, заслуга Александра Невского заключалась в том, что он своей дальновидной политикой уберег зарождавшуюся Россию в инкубационной фазе ее этногенеза, образно говоря, «от зачатия до рождения». А после рождения в 1380 г. на Куликовом поле новой России ей никакой враг уже не был страшен.

И наконец, чтобы покончить с побочной, т.е. историографической, темой, необходимо развеять еще один миф. В Монголии после смерти Угэдэя создались две партии, крайне враждебные друг другу. Во главе первой стоял царевич, ас 1246 г. – хан Гуюк, вторую возглавляли Батый и дети Тулуя (Толуя), старший из которых – Мункэ – был другом Батыя. Мункэ поддерживали несториане, Гуюк искал союза с православными.

У Монголии было два сильных врага: багдадский халиф и папа.

Сила монголов была в мобильности. Они могли выиграть маневренную войну, но не оборонительную. Поэтому остро встал вопрос: на кого идти? На папу, в союзе с русскими и греками, или на халифа, при поддержке армян и персидских шиитов?

Батый обеспечил престол Мункэ, тем самым обратив силы Монголии на Багдад и освободив от угрозы Западную Европу. Он считал, что дружба с Александром Невским надежно защищает его от нападения с Запада, и был прав. Таким образом, ход событий сложился в пользу «христианского мира», но не вследствие «героического сопротивления русских», русским ненужного [92, гл. 1], а из-за его отсутствия. Зато династия Аббасидов погибла, и, если бы не вмешательство крестоносцев, предавших монгольско-христианскую армию, Иерусалим был бы освобожден.

На второй натиск у монголов не хватило пассионарности, растраченной в полувековой междуусобной войне (1259–1301). Итак, походы монголов 1201–1260 гг. есть история пассионарного толчка или, точнее, энергетического взрыва, погашенного энтропией. Поэтому поиски здесь правых и виноватых или добрых и злых бессмысленны, как любые моральные оценки природных процессов. Они только мешают разобраться в механизмах изменений причинно-следственных связей в сложных вариантах суперэтнических контактов.

Путем зерна. Диалектика природных явлений предполагает обязательное сочетание жизни и смерти. Согласно закону отрицания отрицания, смерть есть необходимое условие для продолжения любого процесса жизни, и, когда в поле зрения наблюдателя находились короткие отрезки линейного времени, этот тезис не вызывал сомнений даже у древних греков.

Однако к длинным отрезкам времени они относились иначе. «Только горы вечны, да Полярной звезды никто не сдвинет», – говорил герой античной драмы, настолько умный, что даже Олимпийцев считал смертными или, точнее, возникшими и конечными. Римляне были проще и называли свою столицу «Вечным городом», а их культурные наследники, европейцы, полагают вечным линейный прогресс и очень сердятся на тех философов истории, которые говорят об упадках цивилизаций. Обыватель, даже в стенах академий, готов допустить, что исчезнет кто-то, но не он и его институт.

Тем не менее диалектика права. Для продолжения любого процесса, в том числе этногенеза, обрывы и перестройки – такой же элемент развития, как и периоды плавного накопления ценностей. Поскольку этносы таксономически находятся между биологическими категориями – видами и организмами, то срок их существования не может быть определен визуально – слишком долог, а в масштабах культурологии он слишком краток. Возникает вопрос: что является предметом конечным и смертным, если пирамиды и Акрополь пережили египтян и греков, а люди размножаются и человечество все время обновляется? Ответ прост: система этноса, исчезающая вследствие энтропии. А элементы ее – люди – иногда перестраиваются в новые системы, а иногда костенеют в состоянии реликтов.

Для определения и описания начальных и конечных фаз этногенеза нужен широкий охват «временных лет», длинные промежутки линейного времени, которое иным способом сливается в сплошные линии, разумеется для нашего глаза. Как трудно бывает определить «начало» этноса, да и его «конец». С точностью до одного года это вообще невозможно; с точностью до одной жизни – тоже; но с точностью до полутора-двух веков можно, а этого достаточно.

Как говорилось выше, Византия и славянский мир были ровесниками. Значит, и старение их шло синхронно. В в. Византия путем грандиозного усилия избавилась от французов и венецианцев, продлив свое существование до 1453 г. как персистент, а затем остаток византийцев – реликт – влачил существование в мусульманском Стамбуле, пока не был вырезан в 1827 г. по приказу султана в отмщение за восстание в Морее. Так кончилась этносоциальная система, хотя потомки уцелевших «ромеев» еще встречаются в Южной России.