Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи

перечисленные выше факты воспринимаются несколько бледновато. Небольшая выдержка из мартиролога 70-летних репрессий уже никого не потрясает. Однако многим хватило и меньших неприятностей, чтобы отказаться от дорогостоящей роли возмутителей общественного спокойствия. На этом фоне мужество Льва Николаевича, который не только не перестал заниматься любимым делом, но и рискнул высказывать свое мнение, безусловно, находится на уровне личного и научного подвига. Поистине трудно назвать по-иному ту целеустремленность и верность, с которой Л. Н. Гумилев всю жизнь вопреки обстоятельствам работал над избранной в юности темой – этнической историей степных кочевников Евразии.

Автор этих строк, имевший счастье учиться у Льва Николаевича и довольно близко общаться с учителем на протяжении 10 лет, естественно, не раз задавал ему вопрос о том, как именно пришел он к своей основной научной теме. Гумилев отвечал так: «Когда я был ребенком и читал Майн Рида, я неизменно сочувствовал индейцам, защищавшим свою землю от „бледнолицых“. Но, поступив в Университет и начав изучать всеобщую историю на первом курсе, я с удивлением обнаружил, что в истории Евразии есть свои „индейцы“ – тюрки и монголы. Я увидел, что аборигены евразийской степи также мужественны, верны слову, наивны, как и коренные жители североамериканских прерий и лесов Канады. Но больше всего меня поразило другое. Отношение цивилизованных европейцев к индейцам ничем не отличалось от их отношения к тюркам и монголам. И те и другие считались равно „дикими“, отсталыми народами, лишенными права на уважение к их самобытности. „Господи, – подумал я, – да за что ж им такая немилость? « Но моя попытка разобраться в вопросе непредвзято столкнулась с немалыми сложностями. Целостной истории тюрок и монголов просто не было. Тогда-то я и решил заняться этой темой сам“.

Приведенная цитата из разговора, несмотря на ее поневоле беллетризованную форму, прекрасно характеризует состояние дел в отечественной номадистике на момент прихода Л. Н. Гумилева в официальную науку. Действительно, не только в 30-е годы, но и еще тридцать лет спустя, в начале 60-х годов, история кочевых тюрко-монгольских народов освещалась недостаточно и осмыслялась крайне примитивно. Взгляд на кочевников степной Евразии как на периферию Китая считался аксиомой [54, стр. 18].

Вместе с тем существовали и реальные предпосылки для переосмысления проблемы. Добросовестные труды русских (Н. Я. Бичурин – о. Иакинф) и французских (R.Grousset) ориенталистов XIX века свидетельствовали, что «…исторические закономерности развития середины континента, его западной и восточной окраин, лесной и степной зон, имеют общие черты, точнее свою специфику культуры, которая резко отличает этот регион и от „Запада“ и от „Востока“« [54, стр. 18].

Еще до поступления в Университет, в 1930 году, начал Л. Н. Гумилев собирать первые материалы по истории степных народов Евразии [54, стр. 19]. Но его желание продолжить эту работу в процессе учебы на историческом факультете натолкнулось на неожиданное препятствие. К моменту окончания Гумилевым средней школы, в начале 30-х годов, исторического факультета в Ленинградском университете просто не существовало: его закрыли за ненадобностью в связи с полной заменой истории обществоведением. И потому молодой Лев Гумилев в 20 лет начал свою научную работу не на студенческой скамье, а в экспедициях. Вот как он сам позже напишет об этом периоде своей жизни: «В молодости, еще в 1932 г., мне довелось работать в Таджикистане малярийным разведчиком. Работа заключалась в том, что я находил болотца, где выводились комары, наносил их на план и затем отравлял воду „парижской зеленью“. Количество комаров при этом несколько уменьшалось, но уцелевших вполне хватало, чтобы заразить малярией не только меня, но и все население района. Однако я извлек из этой работы максимальную пользу, потому что освоил глазомерную съемку и разговорный таджикский язык» [44, стр. 19].

Разумеется, экспедиции в молодые годы лишь укрепили Л. Н. Гумилева в его научных интересах. Он уже не по книгам, а наяву открыл для себя красочный экзотический мир природы и культуры Азии. Не случайно сразу же после поступления в 1934 году на вновь открытый исторический факультет Ленинградского университета Лев Гумилев начинает писать свою первую научную статью «Удельно-лествичная система у тюрок в VI–VIII веках». После войны, в краткий миг свободы 1945–1949 годов, он сумеет, сдав за несколько месяцев экстерном все университетские экзамены, защитить кандидатскую диссертацию – «Подробная политическая история первого тюркского каганата». Основу ее составит та самая первая довоенная работа.