Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи

Положение России в окружающем ее мире можно рассматривать с разных точек зрения. Можно определять ее место в ряду «отдельных историй» западной половины Старого Света, в которой расположены исторические очаги ее культуры. Можно исходить из восприятия Старого Света, как некоего целостного единства. На этих страницах мы хотим привести некоторые замечания – исторические и хозяйственно-географические, – предполагающие рассмотрение исторических судеб и географической природы Старого Света именно как целостного единства. В порядке такого восприятия устанавливается противоположение «окраинно-приморских» областей Старого Света – восточных (Китай), южных (Индия и Иран) и западных («Средиземье» и Западная Европа), с одной стороны, и «центрального» мира – с другой, мира, заполненного «эластической массой» кочующих степняков, «турок» или «монголов». Противоположение это поясняет механику истории Старого Света в последние тысячелетия, помогает постичь соотношение между врастающим в определенную территорию творчеством «окраинно-приморских» сфер и передаточной в своем значении, усваивающей результат этого творчества и в движении кочевий и завоеваний сообщающей его другим, столь же территориально «неподвижным» мирам, «степною» культурой.

Прежде всего укажем следующее: без «татарщины» не было бы России. Нет ничего более шаблонного и в то же время неправильного, чем превозношение культурного развития дотатарской Киевской Руси, якобы уничтоженного и оборванного татарским нашествием. Мы отнюдь не хотим отрицать определенных – и больших – культурных достижений Древней Руси XI и XII вв.; но историческая оценка этих достижений есть оценка превратная, поскольку не отмечен процесс политического и культурного измельчания, совершенно явственно происходивший в дотатарской Руси от первой половины XI к первой половине XIII в. Это измельчание выразилось в смене хотя бы относительного политического единства первой половины XI в. удельным хаосом последующих годов; оно сказалось в упадке материальных возможностей, например в сфере художественной. В области архитектуры упадок этот выражается в том, что во всех важнейших центрах эпохи храмами, наиболее крупными по размерам, наиболее богатыми в отделке, неизменно являются наираннепостроенные: позднейшие киевские бледнеют перед Св. Софией, позднейшие черниговские – перед Св. Спасом, позднейшие новгородские – перед Св. Софией Новгородской, позднейшие владимиро-суздальские – перед Успенским собором. Странное обратное развитие художественно-материальных возможностей: наикрупнейшее достижение – в начале; «сморщивание», сужение масштабов в ходе дальнейшей эволюции – поразительный контраст происходившему в тот же период развитию романской и готической архитектуры Запада!

Если Св. София Киевская первой половины XI в. по размеру и отделке достойно противостоит современным ей романским храмам Запада – что значат перед парижской Notre Dame, законченной в 1215 г., ее русские современники вроде церкви Св. Георгия в Юрьеве Польском или Новгородского Спаса Нередицы? Мы не будем касаться эстетических достоинств одних и других храмов; в отношении к размерам материальным Русь начала XIII в. являет картину ничтожества: в сравнении с Западом – различие масштабов, десятикратное, стократное; подлинная «отсталость», возникающая не вследствие, но до татарского ига!

Ту беспомощность, с которой Русь предалась татарам, было бы нелогично рассматривать как «роковую случайность»; в бытии дотатарской Руси был элемент неустойчивости, склонность к деградации, которая ни к чему иному, как к чужеземному игу, привести не могла. Это черта, общая целому ряду народов; средневековая и новейшая история отдельных славянских племен построена, как по одному шаблону: некоторый начальный расцвет, а затем, вместо укрепления расцвета, разложение, упадок, «иго». Такова история ославянившихся болгар, сербов, поляков. Такова же судьба дотатарской Руси. Велико счастье Руси, что в момент, когда в силу внутреннего разложения она должна была пасть, она досталась татарам, и никому другому. Татары – «нейтральная» культурная среда, принимавшая «всяческих богов» и терпевшая «любые культуры», пала на Русь как наказание Божие, но не замутила чистоты национального творчества. Если бы Русь досталась туркам, заразившимся «иранским фанатизмом и экзальтацией», ее испытание было бы многажды труднее и доля – горше. Если бы ее взял Запад, он вынул бы из нее душу… Татары не изменили духовного существа России; но в отличительном для них в эту эпоху качестве создателей государств, милитарно организующейся силы, они, несомненно, повлияли на Русь.

Действием ли примера, привитием ли крови правящим, они дали России свойство организовываться военно, создавать государственно-принудительный центр, достигать устойчивости; они дали ей качество – становиться могущественной «ордой».