Черная легенда

Человек глубоко искренний и порядочный, Л.Н. Гумилев в отношении со всеми окружающими руководствовался нормами поведения русского дворянина. Привычная "советскому человеку" бытовая мимикрия оставалась ему всю жизнь глубоко чуждой, и потому в каждом собеседнике он видел равно искреннего и порядочного человека до тех пор, пока тот на печальном опыте не доказывал Л.Н. Гумилеву обратного. Но множество горьких разочарований в конкретных персонах вело лишь к личным переоценкам, никогда не затрагивая принципов «реакционной» гумилевской этики. И все же самым существенным для понимания темы "Л.Н. Гумилев и политика", на мой взгляд, является верное представление о масштабах. Какими бы ни были личные политические оценки Льва Николаевича — приемлемыми или парадоксальными, — он имел на них безусловное право. Чем бы ни были порождены его высказывания о современном ему обществе — наивностью или внутренней убежденностью, — их нужно и должно рассматривать именно в качестве личных политических оценок отдельного, без сомнения великого, человека. Но величайшим грехом по отношению к самому Л.Н. Гумилеву и всему сделанному им является попытка представить дело таким образом, будто немногие частные политические оценки Л.Н. Гумилева есть просто-напросто сжатое до тезисов изложение гумилевских идей и трудов. Цель такого рода подмены вполне прозрачна — превратить научное наследие Л.Н. Гумилева в идеологическую опору, потребную в борьбе за власть.

Однако попытки идеологизации гумилевского наследия недаром встречаются с трудностями. Масштаб личности Льва Николаевича, уровень его научных идей слишком велики для того, чтобы вписаться в узкие идеологические потребности и сегодняшнего, и завтрашнего дня. Мы, которым выпала удача стать его современниками, не умеем еще оценить глубину гумилевских прозрений, понять подлинное значение гумилевского научного синтеза. И потому любая попытка скороспелого политического использования трудов Л.Н. Гумилева закономерно оказывается смешной возней дилетантов.

Для адекватного перевода научной идеи в область политических решений потребуются годы освоения всего созданного Л.Н. Гумилевым. Следовательно, наиболее верное и оправданное общественное восприятие творческого наследия Л.Н. Гумилева должно лежать в сфере именно научного знания. Ведь сам Л.Н. Гумилев не вкладывал ни в пассионарную теорию этногенеза, ни в свои усилия по разоблачению антиевразийского мифа никакого политико-идеологического содержания, поскольку он ставил своей задачей прежде всего установление истины. Все сказанное справедливо и применительно к работам Л.Н. Гумилева, вошедшим в сборник "Черная легенда".

Другое дело — форма изложения Л.Н. Гумилевым своих научных взглядов. Лев Николаевич, человек недюжинных литературных способностей и тонкого вкуса, сознательно избегал использования сухого академического стиля даже при изложении самых сложных научных сюжетов, предпочитая писать "забавным русским слогом". (Последнее обстоятельство часто ставилось ему в вину, и совершенно напрасно, ибо именно благодаря выработанной Л.Н. Гумилевым увлекательной форме изложения, его сложные, во многом парадоксальные идеи стали достоянием широкого круга читателей.) В еще большей мере беллетризированность стиля характерна для гумилевского изложения "черной легенды", и вот почему.

Для Льва Николаевича Великая степь стала не просто объектом исследований. Люди и природа Великой степи были для него любовью в подлинном смысле этого слова. Борьбу с предвзятым отношением к народам Евразии он считал своим безусловным нравственным императивом. Недаром, выпуская в свет книгу "Древние тюрки", Л.Н. Гумилев поместил на ее титульном листе слова: "Посвящаю эту книгу нашим братьям — тюркским народам Советского Союза". В этом поступке — весь "Л.Н.": никакого расчета, никакой позы и единственное стремление. — смочь и успеть искренне высказаться, пока есть возможность.