Черная линия

— Марк не может смириться со всей этой жестокостью. Его психика отказывается принять ее существование. (Он размахивал трубкой, оставляя полосы дыма в воздухе.) Пф-ф-ф-ф! Вот какую роль играли его комы. Черное поле. Стертая запись. И именно по этой причине он сейчас и спит так подолгу: его разум снова пытается укрыться в бессознательном. Его суперэго…

Хадиджа резко положила конец этому жаргону:

— Что конкретно его мучит?

Он улыбнулся, как будто этот вопрос попал в самую точку:

— Ничего. У него нет никакого психоза. Никакого неврологического расстройства. Можно сказать, что Марка мучит действительность.

— Действительность?

— Его психика плохо приспосабливается к подобным событиям. Я имею в виду, к проявлениям крайней жестокости.

— Понятно.

— Вот что с ним происходит, — пожал он плечами. — Сейчас процесс идет в обратном направлении. Все зашло слишком далеко. Нападение Реверди разрушило его психические барьеры, его систему защиты. Ему не удается удержать эту жестокость на расстоянии.

— Что конкретно это значит?

Он показал трубкой на свой висок:

— Жестокость вошла в его мозг. Она заполняет его целиком. Марк больше не может думать ни о чем другом. Некоторые животные видят инфракрасные лучи, но не видят обычный свет. А Марк больше не воспринимает повседневную жизнь. Простые ощущения. Его разум не в состоянии различать их. Он полностью пропитан, пронизан Реверди и его жестокостью.

Теперь в речи доктора слышался скорее итальянский акцент. Много лет назад Хадиджа писала какую-то статью об итальянской «антипсихиатрии». Шестидесятые годы. Школа Франко Базальи. Период, когда открылись двери всех лечебниц. Этот тип вполне вписывался в картину.

— Повторяю еще раз, — отрезал он, — психических заболеваний не существует. Существуют конфликты.

— Я вас предупреждаю: если вы попытаетесь упечь его в психушку, я…

— Вы ничего не поняли. Марк нуждается в обычной жизни. Это единственное возможное лекарство. Завтра его выписывают.

Когда Марк вернулся домой, его ждала Хадиджа.

С его согласия она переехала к нему в квартиру. Накануне его возвращения она всю ночь мыла, терла, убирала. И обнаружила кладовку, что-то вроде маленькой комнатки под полом, где Марк хранил свои специальные книги и свои досье. Не в силах устоять, она погрузилась в изучение этих архивов. Ей казалось, что она проникает в мозг Марка. Десятилетия убийств, насилий, пролитой невинной крови. Свидетельства, биографии, психологические исследования — все было аккуратно рассортировано, описано, размечено. Классификация жестокости.

Но самое главное, она нашла досье на Реверди. Она прочла письма, вырезки из газет, она увидела фотографии. Только сейчас она в полной мере осознала, с каким мастерством была расставлена ловушка. Да, это уже был не просто журналистский азарт. Марк, в полном смысле слова, перевоплотился в персонажа им же самим придуманной пьесы.

Она долго всматривалась в рукописные черновики писем Элизабет и говорила себе, что да, совершенно точно, этот парень ненормальный. Извращенец. Псих. Но она по-прежнему находила для него смягчающие обстоятельства. Она до самого утра искала папку «Софи», но так ничего и не нашла. Ни одной фотографии, ни одной строчки о смерти «женщины его жизни». В пять утра она закрыла дверь кладовой решительно, как переворачивают страницу.

Когда Марк переступил порог квартиры, все было готово. Все безупречно. Он улыбнулся, поблагодарил ее и сварил себе кофе с помощью хромированной машины, которую она побоялась трогать. Потом он уселся перед окном, выходящим в мощеный дворик, с чашкой в руке и замолчал.

Она поняла, что больше он ничего не скажет.

Так установились правила.

Они выработали свой ритм. Молчаливое сосуществование, основанное на взаимном сочувствии. Выздоровление, протекавшее в плодотворных повседневных занятиях. Марк проводил целые дни за компьютером. Он не писал: он гулял по Интернету. Он читал газеты, сообщения агентств печати. Не говоря ни слова, проводил часы в поисках малейших подробностей, любых новостей, связанных с Реверди.

В редких случаях он произносил более двух фраз подряд, да и то по телефону, с адвокатом. Юрист сумел избавить его от расследования по поводу «препятствования правосудию и сокрытия доказательств» на основании многочисленных жалоб из министерства юстиции Малайзии. Куала-Лумпур даже требовал его экстрадиции.

Теперь адвокат надеялся достичь подобных результатов и во Франции, убедив следователя, что, если Марк Дюпейра и совершил какие-то ошибки, то он уже дорого заплатил за них. Хадиджа понимала, что дела идут неплохо, хотя Марк и нес косвенную ответственность за убийства Алена Ван Ема и Венсана Темпани.