Черная линия

— Но можно ли сказать, что Реверди, убивший Перниллу Мозенсен, и человек, ставший чемпионом мира по дайвингу, — один и тот же человек?

Она уселась поглубже, спокойно оглядела по-прежнему неподвижных больных:

— Человеческое сознание нельзя представить себе в виде единого узла. Это скорее колесо. Поле возможного. Лотерейный барабан, который крутится и время от времени останавливается на какой-то цифре. Одна из цифр Джека — это убийство,

Марк решил играть с доктором Норман в открытую. Он заговорил о кассете. Улыбка исчезла с лица психиатра.

— Кто вам ее дал?

Марк не ответил, и она продолжала:

— Аланг, верно? Иногда задаюсь вопросом, как этот придурок мог стать нашим лучшим экспертом-криминалистом… — Она взглянула на него искоса. — Ну и каковы же ваши выводы?

— Мои выводы?

— Да что вы думаете об этой сцене? Идеальный момент, чтобы проверить свои предположения.

— Думаю, что Реверди использует задержку дыхания для защиты.

— Точно. Но защиты от чего?

— От других. А также от себя самого. От своего безумия.

Врач снова улыбнулась:

— Вы правы. Джек использует апноэ как щит. От тех, кто на него нападает. От своей шизофрении.

— Теперь и вы используете этот термин.

— Я только что пыталась объяснить вам, что такие определения относительны. Но совершенно очевидно, что в Джеке борются разные личности. Они хотят занять место того Джека Реверди, которым он пытается быть. «Официального» Реверди. Вы же знаете историю его жизни?

— Наизусть.

— Это история жизни волевого человека. Упрямца, который всегда добивался поставленной цели. И шел к ней напрямую. Эта целенаправленность обратно пропорциональна силе терзающей его угрозы распыления личности.

Такой диагноз показался Марку убедительным. Понемногу то, о чем она говорила, становилось для него очевидным.

— А теперь, — продолжала она, — поговорим об апноэ. Я изучала этот предмет. Я хотела понять, что дает ему основания полагать, будто такое поведение защитит его. Конечно, определенную роль играет физическая изоляция. В этот момент ему больше не нужен внешний мир. Но есть и нечто другое, более глубокое. Вы знаете, что происходит в организме, когда человек не дышит?

Марк чувствовал, как жертвы «амока» буравят их взглядами своих расширенных зрачков. — Ну, кровь не получает кислорода, и…

— Все тело оказывается в опасности. Полнота чувств, безмятежность — это не более чем клише. В действительности апноэ вызывает напряжение, состояние тревоги. Организм сосредоточивается на самом себе. В верхних и нижних конечностях происходит рефлекторное сужение сосудов. Кровь, с теми запасами кислорода, которые в ней еще остались, отливает к жизненно важным органам; сердцу, легким, мозгу. Большую степень концентрации представить себе нельзя. Человек, в буквальном смысле этого слова, превращается в жесткое ядро. В средоточие собственных жизненных сил. Именно этого ощущения ищет Реверди. Он выстраивает блок против своих внутренних демонов… Но я думаю, что этот феномен можно распространить и на убийства.

Марк вздрогнул:

— На убийства?

— Вспомните, что он сделал с молодой датчанкой. Он выпустил из несчастной кровь. Думаю, что в подобные моменты сцена преступления становится для него чем-то вроде продолжения его самого. Он «раскрывает» свое существо в этом пространстве и вызывает туда приток крови, чтобы лучше защититься. Точно так же, как внутри его тела сердце и легкие получают повышенную дозу гемоглобина.

— Что дает вам такую уверенность?

— А вот я вас спрошу, — сказала он вместо ответа. — Вы помните его последние слова на кассете?

Без малейших колебаний Марк произнес по-французски:

— «Прячься быстрее: папа идет!» Она медленно покачала головой:

— Может быть, это воспоминание. Травма. Или может быть, галлюцинация. Я не получила ответа на этот вопрос. Но кое в чем я уверена. Его защитное поведение включается в момент символического появления отца. Вот главная угроза: личность отца.

Он боится, что эта личность проникнет в него. Он боится стать собственным отцом.

Психиатр выстраивала основные детали, словно складывая головоломку, но не так, как это сделал бы Марк. Он возразил:

— Насколько мне известно, Жак Реверди не знал своего отца. Как же он мог бояться его прихода? Или его влияния?

— Именно это я и хочу сказать: главное — это его отсутствие. Потому что в этом случае образ отца может воплотиться в любом обличье, в любой личности. В этом многообразном присутствии и кроются истоки шизофрении Джека. Он боится стать своим отцом. То есть кем-то или чем-то непонятным. В моменты кризисов все его существо превращается в вопросительный знак, в зияющую пустоту.

Внезапно Марк понял, к чему клонит Норман:

— Вы думаете, что в этих потенциальных образах может быть нечто отрицательное?

— Они непременно отрицательны.

— Они могут быть преступными? Психиатр откинулась на спинку дивана, отодвинувшись от Марка, чтобы лучше видеть его: