Черная Луна

Лилит

Вода бурлила, словно готовилась закипеть, но оставалась прохладной и нежной, как в лесном ручье. Маленькие пузырьки остро покалывали кожу. В теле вялая истома медленно уступала место тугой бодрости, искристой и злой, как эта пенящаяся вода. Лилит потянулась, прикусила губы и застыла, ловя каждое прикосновение тугих струй. Почувствовала соленый привкус на губах, вспомнила, и от этого ласка воды сделалась еще нестерпимей, еще острее…

…Камень гладко отсвечивал, как бедра завалившейся в траву женщины. Послушник стал медленно оседать, рукоятка ножа чуть не выскользнула из пальцев Лилит от навалившейся на клинок тяжести. Послушник выкинул руки, словно хотел прижать Лилит к своей черной одежде, пропахшей ладаном и свечами, но она двинула нож вперед, толкая послушника к камню. Послушник закинул голову, а потом медленно завалился, широко разбросав руки. Нож остался у нее в руке. А на груди послушника заблестело и стало расти влажное пятно.

— Еще раз, — подсказал Хан.

Она взяла нож обеими руками, прицелилась и вогнала клинок туда, где под одеждой бился тугой черный родничок. Послушник дрогнул, тяжелые армейские сапоги проскребли по земле, и он затих.

Она встала над ним: белое лицо, рот полураскрыт от застрявшего в горле крика.

Хан выдернул нож из груди послушника, прошептал что-то резкое, нечеловеческое, словно птица тихо вскрикнула. Клинок, вспыхнув в лунном свете острым ребром, с хрустом вошел в распахнутый рот.

Лилит не успела охнуть, как он вытащил нож и с силой пригнул ее голову прямо к лицу мертвого. А во рту уже бурлила, клокотала пенящаяся струя, словно проткнули мех с молодым вином. Она поняла, чего от нее хочет Хан, припала к резиново-тугим губам. Горячая струя ударила в горло, она чуть не захлебнулась, хотела оторваться, глотнуть воздуха, но Хан не дал, крепче вдавил руку ей в затылок. И тут она почувствовала вкус напитка, соленый и жирный, как горячий бульон. Проглотила все, что набралось во рту, и сразу же его забило новой струёй. Голова пошла кругом. Тошнота заставляла судорогой заходиться живот, а она все глотала и глотала…

Оторвалась, почувствовав, что еще немного, и сердце не выдержит бешеной скачки. Покачнулась на ослабевших ногах. Вцепилась в плечо Хана.

— Нож, — прохрипела она, с трудом разлепив липкие от крови губы.

Опустилась на колени. Подняла сжатый в руках нож к небу. Клинок, показалось, насадил на острие круглый бок луны.

Она знала слова, помнила, но в эту секунду показалось, они сами рождаются внутри, дикими беспощадными пчелами срываются с губ и несутся вверх, туда, где слепли звезды и мутным глазом безумца смотрела вниз луна.

— Творение Невыразимого Имени и Безбрежная Сила! Древний Его Величество Хозяин тьмы! Ты холодный, неплодородный, мрачный и несущий гибель! Ты, чье слово, как камень, и чья жизнь бессмертна. Ты, Древний и Единственный непроницаемый. Ты, кто лучше всех исполняет обещанное, кто обладает искусством делать людей слабыми и покорными, кого любят больше всех, не знающий ни удовольствия, ни радости. Ты, старый и искусный, непревзойденный в хитрости, оставляющий лишь руины и развалины. Приди сюда и прими жертву. Имя твое Рогатый бог Гернуннос! Трижды три раза произношу твое имя, Бог ведьм, и прошу принять эту жертву. — Зажмурилась и, раскачиваясь всем телом, стала чертить клинком письмена. — Эко, эко, Азарак! Эко, эко, Зо-мерак! Эко, эко, Гернуннос! Эко, эко, Арада! Багаби лача башабе, ламак кахи ачабада, Кареллуос! Ламак, ламак Бахалиас, габахаги Сабалиас, Бароулас, лагос ата фемоилас, Харрайя[5]!

Она широко распахнула глаза. Прямо над их головами, там, куда указывал клинок, в небе задрожала звезда, сорвалась, чиркнула от зенита до горизонта, оставив за собой искристый след.

— Свершилось! — Она выдохнула, уронив руки. Хан завозился за спиной. Перед ней упал на землю тряпичный комок.

— Что это? — потухшим голосом спросила она, Он осторожно вытащил из ее пальцев нож.

— Разверни.

Липкими пальцами Лилит развязала узелок. Горстка бижутерии. Присмотрелась, стала разбирать. Оказалось, с дюжину бус. Света едва хватало, чтобы разглядеть их на белой тряпке.

— Что это? — Оглянулась на Хана. Лица не рассмотрела, только темный овал на фоне неба. Но увидела отведенный для удара нож.

— Выбери свое, — прошептал Хан. Положил руку на ее плечо, прижал колено к спине: ни вырваться, ни вскочить.

Она перебрала в пальцах ниточки бус. Одни были теплыми, другие — каменно холодными, безжизненными, как стекляшки. Вдруг одно кольнуло пальцы, хотя шарики были абсолютно гладкими, как налитые ягоды.

Она подняла ожерелье к свету. Черные бусины, тугие и гладкие, как волчьи ягоды.

— Да, госпожа. — Цепкие пальцы Хана разжались. — Оно твое.

Когда лодка, беззвучно скользя по мертвой воде, отплыла на середину озера, она открыла глаза, безучастно следила за плывущими в высоте звездами. Поиграла тяжелыми бусинками, обвившими шею. Камни казались горячими.

— Что бы ты сделал, если бы я ошиблась?

— Убил, — ответил Хан на выдохе, всаживая весла в черную воду.

— А теперь?

— Теперь ты моя госпожа.