Черная Луна

На улице душный ветер шелестел поникшей от жары листвой. Небо сделалось непроницаемо черным от нависших над городом грозовых туч.

Подседерцев стоял у машины, водитель терпеливо ждал, пока хозяин выкурит сигарету.

В душе у Подседерцева гнетущая тревога боролась со жгучей яростью. Он глубоко затягивался дымом, резко выбрасывал его из себя, пока перед глазами не заплясали яркие светлячки.

«Только без паники, — приказал он себе. — Что, собственно, произошло? Ничего неожиданного, ты же знал, с кем связался. Подставили, конечно. Но, во всяком случае, они избавили тебя от клятвы верности. Только полный дурак может хранить верность полному идиоту. — Он посмотрел на часы. Полночь. — Поздно, конечно. Но Салин поймет, стоит ему только узнать о фугасах. Он волчара, не чета этим. Мне есть чем торговаться, один архив Ладыгина чего стоит. Уж жизнь и свободу я себе куплю, это точно».

Он расплющил пальцами фильтр, отшвырнул окурок в темноту. Рванул дверцу машины.

— Домой, — приказал водителю.

Машина послушно заурчала мощным мотором, мягко тронулась, выкатилась с аллеи на шоссе, понеслась по левой полосе.

Подседерцев откинул голову на подголовник кресла и всю дорогу молчал, скосив глаза в окно.

Срочно ИТАР-ТАСС

Председатель Совета национальной безопасности Александр Лебедь отказался комментировать прозвучавшее по НТВ заявление Евгения Киселева о государственном перевороте. Получив объяснения от следователей, ведущих допрос Евстафьева и Лисовского, генерал заявил следующее: «Пока рано делать выводы. Разберемся и только тогда доложим Президенту».

Глава сорок третья. ТАНЦЫ НАД БЕЗДНОЙ

Дикая Охота

Наступило то странное время, что зовется в астрономии «гражданские сумерки». Солнце уже закатилось за горизонт, погасла вечерняя заря, но небо все еще оставалось светлым, медленно густело синим цветом на востоке, а на западе проступали розовые тона. На фоне неба деревья, мелькающие вдоль дороги, казались легкими мазками черной туши.

На трассе машины набрали интервал, позволяющий водителям расслабиться и не исходить потом от угрозы въехать в задний бампер идущей впереди машины. Езда за городом вновь превратилась из добровольной каторги в удовольствие.

Вика опустила стекло, довольно щурилась, подставляя лицо свежему ветру. Максимов настоял, чтобы после раута в ЦДХ переоделась так, чтобы не жалко было проваляться в сыром лесу сутки. И обувь должна быть соответствующей. Оказалось, по ее разумению, костюм лесного жителя состоял из узких джинсов, темной майки, открывавшей пупок, и натовской камуфлированной куртки. Комплект дополняли белые кроссовки. На краткую лекцию по тактике действия в условиях лесисто-болотистой местности Вика возразила по-женски убойно: «А у меня больше ничего подходящего нет». Времени экипировать ее соответствующим образом уже не оставалось, пришлось махнуть рукой и довериться судьбе.

Тишина в машине под мерное урчание двигателя начала давить на нервы. По обоюдному согласию приемник не включали, а разговор никак не клеился. Каждый то и дело замолкал, думая о своем.

— В годы моей допризывной юности, Вика, существовало некое явление, именуемое КСП. — Максимов решил первым нарушить затянувшуюся паузу. — Не слыхала?

— Краем уха, — неуверенно ответила Вика.

— Немудрено, ведь это было до эпохи «Ласкового мая». — Максимов оставил на руле одну руку, свободной прикурил сигарету. — Расшифровывается эта аббревиатура «Клуб самодеятельной песни». По сути, суррогатная смесь туризма с рифмоплетством, но, как у нас водится, в этом усматривали нечто большее и нарекли высоким званием «движение». Хотя все движение выражалось в том, что бородатые научные сотрудники и безусые школьники на электричках выдвигались в ближайшие леса, где рассаживались на бревнышки, запаливали костерок и под три аккорда выли песни собственного изготовления. Был ли в этом тайный протест против существующих порядков и поиск отдушины в бездуховной атмосфере, откровенно говоря, не знаю. Но вместе с матерыми каэспэшниками, конспиративно тихо матерясь, кормили комаров ценители фольклора в штатском, дабы между строчек про лесное солнышко и ольховую сережку, не дай Боже, не проскользнула гидра идеологической диверсии. И никого из бородатых бардов и гладко выбритых конторских такое положение дел не удивляло. И знаешь почему?

— Ну?

— Потому что гипертрофированное самомнение отдельного человека всегда уравновешивается пристальным вниманием к его скромной персоне со стороны компетентных органов. В этом залог стабильности в обществе. Ведь у нас поэт всегда больше, чем поэт, художник, соответственно, не меньше, и даже запойный слесарь имеет собственный взгляд на мироустройство. В результате каждый занимается не своим делом по основному месту работы. Иногда доходит до абсурда. Создал человек водородную бомбу, а потом вдруг начал бороться за права человека. Логику улавливаешь? Академиком был, а не дошло, что если бабахнет его бомба, то права уже никому не потребуются.

— К чему это ты? — удивилась Вика.