Черная Луна

Человек отрицательно покачал головой.

— Следствие закончено, Максим. И вместе с ним еще один этап в твоей жизни. Или еще одна жизнь, если хочешь. Утром тебя официально освободят, дадут двухмесячный отпуск, а потом отправят к новому месту службы. В какую-нибудь глушь, подальше от людей, которым могут быть интересны твои африканские похождения. Это и станет твоей новой жизнью. Но я решил вмешаться и дать тебе шанс самому выбрать себе судьбу. До сих пор ты мужественно преодолевал то, что подбрасывала тебе жизнь. Сейчас есть шанс самому выбрать ту жизнь, которой ты достоин.

— Звучит вкусно, как слово «халва», — усмехнулся Максимов. — Особенно если закрыть глаза.

Человек пристально посмотрел ему в глаза, потом улыбнулся.

— Уже научился не доверять никому. Все правильно, жить надо так, чтобы не прозевать удар. Как говорят в центре подготовки морской пехоты США: «Если выглядишь как еда, тебя обязательно сожрут».

Максимов кивнул. Три месяца в саванне он чувствовал себя именно так — прожаренным до костей цыпленком табака, вызывающим у окружающих непреодолимое чувство голода. Охотились там на него все: и звери, и люди.

Человек приподнялся, помешал ложкой в котелке, попробовал, удовлетворенно кивнул.

— Еще минут пять. — Он принял прежнюю позу. — Итак, ты мне не доверяешь, чему я, откровенно говоря, рад. Возможно, в высоком кабинете, будь я при погонах с большими звездами, ты был бы и посговорчивее. Но там сплошной официоз, там ты вновь превратился бы в оловянного солдатика. А мне это неинтересно. Есть приказ, есть задание, а есть миссия и судьба. Я хочу, чтобы ты выбрал последнее.

— И жизнь сразу же превратится в праздник, — иронично подхватил Максимов. — А звезды сами будут падать с небес и укладываться на моих погонах, согласно уставу.

— Нет, Максим. Я не берусь предсказать, какой будет твоя жизнь. Но я точно знаю, чего в ней не будет. Не будет карьеры и успеха в том смысле, как это понимают все. Будет мало друзей и, скорее всего, не будет семьи. Не будет привязанностей, которыми обычный человек связан с жизнью. Потому что либо ты сам будешь их рвать, либо это сделают за тебя другие. Порой жестко, подчас жестоко. Я даже не могу обещать, что твоя жизнь продлится долго. Оборвать ее легко, ты это сам знаешь. Смерть твоя станет серьезной потерей для тех немногих, кто тебя ценит, и большинством останется незамеченной. На могилу со звездой, прощальный залп и прочее можешь не рассчитывать. Ты просто исчезнешь, словно и не рождался вовсе.

— А что взамен?

— Только знания и опыт, которые не получить другим путем или в другой жизни. Но знания не делают свободным, потому что они обязывают к действию. А опыт — лишь бремя, если он не стал источником знания. Действовать, потому что обладаешь знаниями, знать сокрытое от других, потому что можешь совершить то, во что большинство отказывается верить. Вот и все, что я могу тебе предложить.

Максимов, не отрываясь, смотрел на пляшущие языки пламени. Голова немного кружилась от свежего воздуха, дыма костра, аромата поспевающей в котелке еды. В него вновь возвращалась жизнь. Оказалось, что для полного осознания себя живым достаточно влажных стебельков под ладонью, шелеста листвы, костра и звездного неба над головой. Тот в нем, кто цеплялся за жизнь из последних сил, рвался в схватку, как затравленный зверь, путал следы и таился в засаде, — исчез, растворился без следа от уютного тепла костра и тишины вокруг. Но Максимов знал, что никуда он не делся, проснется, непременно оживет и вновь потребует своего: медного привкуса крови на губах, усталости, холодной ярости ночного боя. Он тоже имел право на жизнь и рано или поздно потребует своего. Две жизни в одном человеке не уместишь, рано или поздно они разорвут тебя в клочья. Пока не поздно, надо выбирать, каким быть.

— Я не вчера родился и могу отличить вербовочную беседу от трепа у костра. — Максимов поднял взгляд. — Надеюсь, не забыли, что я офицер и давал присягу?

— Конечно, нет. Но будет тебе известно, что подпись на типовом бланке присяги, подшитом в личном деле, есть лишь реверанс перед законом, чтобы с чистой совестью и по определенной статье ра сстрелять труса, предателя и подлеца. — Человек зашуршал плащевкой, положил руки на колени. — Что будет, если не станет страны, которой ты присягал? Если втопчут в грязь ее знамена? — Он не стал ждать ответа. — Ты редкий тип, Максимов. Честь, долг и верность находятся в тебе самом. И умрут лишь вместе с тобой, даже если исчезнут внешние признаки того, во что ты верил и чему ты присягал. Вспомни, что заставляло тебя идти вперед, когда от солнцепека и потери крови кружилась голова? Почему не сдался в плен? Или еще проще — не вышел из игры, наплевав на всех? Родина, командиры, родные и близкие — все они остались в другой жизни. Почему ты шел к своим?

— У меня был груз. — Максимов чуть прикусил губу, чтобы сгоряча не сболтнуть лишнего.