Черная луна Мессалины

– В прошлый раз был свирепый бой между слоном и носорогом, – в предвкушении яркого зрелища говорил бородатый плебей, сидя на самом верху тех самых трибун, обвала которых так жаждал Калигула. – Во время поединка слон схватил метлу для подметания арены, ослепил врага острыми прутьями, а затем растоптал его ногами, клянусь Юпитером!

– О великие боги! О чем он говорит! – всплеснул руками толстяк в зеленой шапке. – Сегодня будет биться сам Филамма, а он вспоминает про слона!

Филамма был легендарный боец, четыре раза получавший символ свободы – деревянный меч-рудис, но вместо того, чтобы в богатстве и почестях уйти на покой, снова и снова подписывавший контракт. Мало кому из гладиаторов удавалось пережить тридцать восемь боев, как это посчастливилось Филамме. Для гладиаторских ристалищ бойцы набирались из рабов либо военнопленных, кои, заработав достаточно денег, выкупали себе свободу. Но в последнее время вольные граждане из простолюдинов, а иногда и из благородных горожан, мечтая о почестях и славе, принимали присягу, объявляя себя «юридически мертвыми».

И после этого вступали в другой мир. Мир жестокий и кровавый, живущий по своим законам. Первым законом гладиатора было молчание. Вторым – соблюдение правил чести. Филамма был настоящий гладиатор. Исключительно честный и молчаливый. Боец жил ради боя и рано или поздно должен был на арене умереть. Этого момента ждали все, и все его боялись, предпочитая верить, что за смелость и мужество боги даровали Филамме бессмертие.

И вот толпа захлебнулась воем – Филамма показался на арене. Против него вышел огромный светловолосый германец, молодой и резкий. Германец бросился на заслуженного гладиатора, завязалась короткая схватка, и, к ужасу болельщиков, Филамма упал. Рев разочарования пронесся по трибунам, а к лежащему на песке уже спешил служитель, облаченный в одежды бога мертвых. Этрусский наряд на лекаре был призван напоминать публике об истинном происхождении так полюбившихся латинянам кровавых игрищ. Трибуны, затаив дыхание, ждали – подтвердит служитель либо опровергнет смерть поверженного. Если бы бедняга был все еще жив, окончить агонию полагалось «ударом милосердия». Но Филамма вдруг перевернулся на спину и неожиданно для всех попросил о пощаде, поднимая левую руку и вытягивая указательный палец. Трибуны взревели:

– Пощадить!

– Даруем Филамме жизнь!

Однако хмурый цезарь, не колеблясь, вытянул вперед кулак с опущенным вниз пальцем.