Черная Луна

Он сидел, понуря голову, уже забыв о старике, что скрылся по другую сторону закованной в леса машины.

Денис вспомнил все. До мельчайших, леденящих душу подробностей. Его использовали, как куклу, как старый корабль, который вот так подлатают, вернут ему герметичность, напичкают аппаратурой и без жалости спалят в горниле какой-нибудь звезды ради получения интересующих данных…

А что случится, если он не сгорит, собьется с намеченного курса и закружит по собственной орбите, да еще обладая запредельным, не укладывающимся ни в голове, ни в сердце знанием?

Слова Ланге, оброненные в лаборатории, жгли Дениса, не давая ни секунды покоя.

Цистовые оболочки…

Если это ОНИ, то, значит, сейчас где-то в глубинах космоса зреет древняя смерть, оправляясь после миллионов лет забвения…

Читая в детстве сказки, Денис никак не мог понять, что значит выражение: «Воззвал к темным силам, с которыми не смог совладать». Тогда подобное утверждение казалось ему смешным, а чародеи, про которых шла речь, ненормальными. Сказки, одним словом. Теперь он понял зловещий смысл тех строк.

Люди выросли до состояния техногенных богов. Они обитали в пространстве, расползаясь от планеты к планете. Древние сказки обрастали былью новой реальности.

Денис мучительно сжал пальцы, глядя в песок под ногами.

По правилам игры он должен сейчас спасать человечество от древней чумы, но кто писал для него эту героическую роль?!

«Я не герой!» — хотелось крикнуть ему, но он молчал, комкая собственные пальцы, словно их сплетение отражало тот узел проблем, что бился в его голове.

Денис не трусил. Когда умираешь несколько раз подряд и оживаешь под пристальным вниманием чужой воли все в новых и новых ипостасях — не то человек, не то зомби, виртуальный фантом, машина, ксеноморф… то страх перестает быть доминантой сознания.

Остается боль, опустошенность и простой, казалось бы, вопрос: «Что я должен этому самому человечеству?».

Он умер, и его бросили плавать куском льда меж покореженных обломков кораблей. Потом вспомнили за надобностью, достали, оживили, впихнули в фантомную реальность, и он поверил ей… Что стоило пережить собственную смерть, но он прошел этот личный ад, и, когда ему сказали: «Надо, Денис, война не кончилась, человечество гибнет», — он согласился жить дальше…

С тем, чтобы очнуться средь разбитой аппаратуры и снова осознать — не жил ты, а дергался на ниточках чужой воли, загребая обеими руками жар из печи для того, кто вообразил себя богом…

Потом, когда смерть снова, в какой уже раз, подошла вплотную, обдала своим горячим дыханием, вдруг появился иной, неудавшийся божок от науки, ничтожество с раненым самомнением, и счел своим долгом воткнуть в его голову очередной кабель, чтобы хоть в последний миг повелевать кем-то.

Иди, отомсти господину Ланге, стань его кошмаром…

Лицо Дениса исказила гримаса.

«Ничего я вам не должен, — с внезапной озлобленностью подумал он, — и ни к кому я не стану приходить ни в страшных снах, ни в реальности… вы сами все сдохнете, потому как ползете от звезды к звезде, словно проказа, не помня тех, кто умирал за вас…»

— Что, сынок, пришел посмотреть на корабли, да?

Денис вздрогнул, подняв голову. Перед ним стоял тот самый старик.

— Извини, отец, задумался…

— Да мне что, думай ты хоть всю ночь напролет, жалко, что ли? — Он хитровато и добродушно прищурился. — Ко мне путь не заказан, места много, коль интересно, так смотри. Вот только рановато пришел, леса только завтра сниму.

Денис, который плохо понимал, о чем идет речь, посмотрел на истребитель, потом на радушного хозяина этой своеобразной мастерской под открытым небом, и, видно, в его глазах, помимо боли, теснилось столько вопросов, что старик только покачал головой.

— Так ты не из туристов? — с внезапной проницательностью спросил он у Дениса, который все еще сидел, хмуро разглядывая освещенные багрянцем заката корпуса древних кораблей, что торчали вокруг, будто сваленные со своих пьедесталов памятники.

— Нет… — машинально ответил Денис, — Жил я тут… Неподалеку…

— Вот как? — В глазах старика блеснула искра неподдельного интереса. — Где?

— Дом под черепицей, в двух километрах отсюда, — нехотя сознался Денис.

— Ну ты и силен врать, парень!.. — без злобы упрекнул его старик, отойдя в сторону, где лежали самые обыкновенные дрова, заготовленные для костра. Вернувшись с охапкой поленьев в круг света, он свалил их в кучу, рядом с обгорелой проплешиной на жухлой траве, и добавил, присев на корточки: — Дом семьдесят лет как пустует. Знал я их…

— Велеховых?! — Дениса как током ударило.

— Ну да, — старик бросил возиться с дровами. — Муж и жена. Мне двадцать лет было, когда они умерли.

Денис сидел с окаменевшим лицом.

— Я их сын… — внезапно выдавил он.

***

Костер занялся быстро, от первой спички. Дрова оказались сухими, прожаренными на солнцепеке, и пламя охотно взметнулось вверх, пожирая оставшуюся на поленьях кору, которая корчилась, отслаиваясь, и падала вниз…

Старик, удовлетворенный своей работой, встал, подошел к распределительному щиту, укрепленному на коротком столбике, и погасил свет.