Рядом темным пятном вырисовывалось кресло. Мишка погладила кожаную обивку, скользнула пальцами по лакированному подлокотнику. Кресло отца Микана. Вот бы посидеть в таком. Да и вообще, здорово было бы иметь вещь, которая принадлежала кому-то очень близкому. Это как маленькая нить в прошлое. Связь с родным человеком, воплощенная в предмет. И не важно, что кожаная обивка кое-где вышеркалась, а на подлокотнике под пальцами ощущаются мельчайшие щербинки. Дело ведь не в самой вещи, а в том, какие воспоминания она навевает.
Разум бойца и убийцы сам по себе по привычке отмечал детали. Убить Микана ночью во сне было бы легко. На стене прорва разного оружия, живет один, окна и двери не запирает. Мишка сняла со стены один из ножей. Кожаная рукоять как влитая легла в руку.
Мишка тихо прошла через комнату и осторожно заглянула в дверь спальни.
Спит.
Большое тело силуэтом выделялось на фоне окна. Микан спал на животе, положив голову на согнутую руку. Кисть второй руки свесилась с кровати. Волосы разметались по подушке и по мускулистой спине. Одеяло сползло, открывая голый мужской зад и одну ногу, согнутую в коленке.
Медведица обошла кровать.
Вот он близко.
Мишка опустилась на колени перед ним. Мерно дышит. Лицо расслаблено и безмятежно. Даже во сне он словно улыбается краешком губ.
Мишка медленно выдохнула. Расслабились вдруг судорожно поджатые плечи. Зачем она вообще сюда пришла? Убедиться в том, что не сможет всадить ему нож в грудь? Она и раньше это уже поняла. Как можно представить себе, что он перестанет дышать? Что может перестать биться его сердце. Что его золотые глаза больше не посмотрят на нее медовым взглядом. Хотя представить-то можно. Только от этого становилось очень паршиво.
Посмотреть на него хотела? Ну, посмотрела. Что дальше? Все равно не хватит смелости прикоснуться. Не наберется она сейчас духу, чтоб приблизиться, чтоб ощутить его дыхание на своей коже, чтоб снова попробовать, каковы на вкус эти красиво изогнутые губы.
Он все равно оттолкнет ее, если узнает, кто она на самом деле и зачем пришла сюда. А он узнает. Так зачем она мучает себя пустыми мечтами и фантазиями на тему «Как бы это могло быть, не будь я убийцей»? Душу себе растравила и сидит теперь перед спящим охотником, дрожит от желания и трусит, как последний гном.
Незачем впустую мечтать и давать охотнику повод надеяться, что у них может быть что-то большее. Надо встать и уйти. Пусть у него будет жизнь. Пусть у него будет будущее. А ее к утру в деревне больше не будет. Что ей дальше делать? А тролль бы его знал… Куда ей пойти? А к тем же троллевым гениталиям.
Мишка тихо поднялась на ноги и вышла из спальни, прошла через гостиную, вернула на место нож и исчезла в оконном проеме.
Микан вздрогнул и проснулся. Ощущение внезапной пустоты вокруг себя выдернуло из сна. Мишка мерещилась и во сне, и наяву. Почему вместе с ощущением ее присутствия во сне закончился и сам сон?
Мужчина резко сел и принюхался. Медведицы тут нет, но едва уловимый аромат ее любимого мыла витал в комнате.
Она была здесь. Она приходила! Зачем? Почему сейчас – ночью? Чутье подсказывало: что-то не так. Найти. Догнать.
Он встал, быстро натянул штаны и рубаху и отправился по следу.
Медведица прощалась.
Сначала она постояла под окнами Улы и Кириана. Ула не спала. Мишка с улицы через окно видела, как она суетилась около постели, на которой лежала бледная перебинтованная Мелина. Ула поправила подушку, проверила повязки, влила в рот раненой какое-то лекарство крохотной ложечкой.
Мишка улыбнулась. Какая же она добрая и заботливая – эта маленькая женщина с таким молодым лицом и легкой проседью в темных волосах. Какие у нее ласковые руки. Ни у кого больше нет таких.
Мысленно обняв напоследок Улу, Медведица вернулась в дом друзей, постояла возле двери спальни Айгира и Найрани, пожелала им всего хорошего. Потрепала волосы спящего Яридана и с тяжелым сердцем вышла на улицу.
К реке! Нужно обязательно сходить к реке, опустить в последний раз руки в ее холодную чистую воду. И в рощу на излучине зайти, посидеть в последний раз на гнутом стволе старой ивы.
Медведица шла к реке, стараясь запомнить каждый свой шаг. Потопталась по круглым камням на дне высохшего рукава реки, насладилась на берегу ощущением влажного песка под стопами, посидела на своем любимом валуне над самым стремительным местом реки и, наконец, обняла ствол ивы, сев на его изгибе.
Не хочу уходить!
В глазах стояли слезы. Медведица прислонилась лбом к шершавой коре ивы. Сердце гулко стучало, заранее изнывая от тоски по этому месту. Оно стало ей родным. Она стала думать о нем, как о доме. Она будет скучать по этой бешеной реке. Она, наверное, будет видеть во снах эти небольшие, но такие уютные бревенчатые домики. Но главное, она никогда не забудет этих людей, с которыми ей было так хорошо. И она всегда будет помнить охотника с золотыми глазами, который сделал возможными эти волшебные три недели здесь, просто впустив ее под щит.