Продумать вопрос, не едет ли в вагоне среди молодых инженеров вместе с Верой Каратаевой кто-нибудь из "орлят" Романова? И не лучше ли весь будущий роман Веры развернуть в направлении этого "орленка", а не одного из начинающих инженеров-металлургов? (Неразделенная любовь архитектора - это само собой. Но… все еще может повернуться в его пользу.)
Сомов Зосим Филиппович - уникальное порождение Урала, - он точно выскочил из сказов Бажова. Старый быт Урала, домны на древесном угольке, дремучие леса над синими озерами, камни-самоцветы, искрометный талант древних умельцев и устоявшийся полусобственнический уклад полурабочего, полукрестьянина, когда на время покосов останавливалось все металлургическое производство, талант и дикость, русский размах и нелюдимость, наивная светлая мудрость и власть темных инстинктов - все это отразилось в духовном и физическом типе его, в мощных узловатых руках, в курчавой бороде, в глазах, спрятанных под нависшими бровями, глазах, которые казались угрюмыми и даже страшными, а когда присмотришься к старику в спокойном состоянии, видишь в них наивную, светлую, детскую мудрость, как у врубелевского Пана. Крупная голова его обросла густым курчавым темным волосом, под старость он облысел, волосы его стали белыми и курчавым венцом обкладывали мощный череп со столь развитыми и хорошо обозначенными костями, что старика можно было бы демонстрировать в школе. Когда он стоял, казалось, что он навечно прирос к этому месту. Вылез здесь из земли, сотни лет назад, застарел, уже весь в узлах, а ноги все еще наполовину в земле, и так и будет он стоять здесь вечно, - даже удивительно было, когда туловище его начинало передвигаться!
Где-то в середине или в конце романа разговор молодых инженеров об открытии Романова. Они говорят о том, что это - тайна. "Как бы американцы не украли".
- Куда им! Если они и узнают секрет и украдут, они же не смогут перестроить производство на новых основах. Они, брат, не случайно первые открыли атомную бомбу, поскольку дело касается защиты и расширения их прибылей, - с ее помощью они думают мир подчинить… для своих максимальных прибылей. А революции в технике для блага людей они не в силах произвести, они - могила технического прогресса. Ведь такая революция потребовала бы отказаться от прибылей в интересах расширенного воспроизводства на новой технической базе, на это господа империалисты не способны. Нет, они уже ничего не способны дать для жизни, весь их технический "прогресс" направлен к тому, чтобы убивать…
Вернее всего, что это разговор в среде "орлят".
Еще раз продумать в отношении Балышева его семейное положение. Все-таки лучше, может быть, сделать его человеком женатым, но бездетным; он живет с претенциозной и неработающей женой. Правда, при такой ситуации пропадает вся юмористическая сторона его спора с женщинами на квартире у инженера-коксовика. Но вырастает до подлинного трагизма вся линия его отношений с Дашей Паниной, и образ самого Балышева освобождается от специфических черт "красавца холостяка".
Этот вариант в отношении Балышева дает мне возможность развить линию отца жены Балышева - рабочего-изобретателя, неудачника, оригинала, участника революционной борьбы, участника знаменитой стачки южных заводов, в молодости - друга Буранова (большевистского вожака рабочих металлургических заводов юга). Теперь - на пенсии, пишет мемуары, которые, очевидно, никогда не закончит, а в годы, когда Балышев женится на дочери его Юлии, он - рабочий ремонтник, токарь или автогенный сварщик на заводе имени Буранова.
Юлия Николаевна - "художественная натура". Претензии, - мятущаяся душа! - и ничего не свершено. Мечтая стать художником, измучила своего Костю смолоду тем, что, увлеченная "идеей", не захотела иметь детей. А потом уже не смогла их иметь. Попытка создать "салон". Бунт Константина Витальевича. Незаметно она стала обыкновенной потребительницей жизни, сохранив, однако, претензии и "порывы". Но даже на измену своему Косте у нее не хватило характера! Домашнего ухода, уюта она ему тоже не создала, - вот почему у Балышева ощущение бездомности. Талантливый, бешеный в работе, которая дается ему легко, сама идет в руки, он вечно в командировках, дом его - такой же очередной полустанок, как гостиница в городе, где осуществляется очередное строительство.
Мать Балышева воспитана на Чернышевском: свидетельство той глубокой идейной вспашки, которая так характерна именно для шестидесятников-революционеров. Детство и отрочество ее падает на восьмидесятые годы, которые принято считать "годами безвременья". На самом деле учение Чернышевского в это время шло в глубокие "низы" демократической интеллигенции, оно, в сущности, только начинало доходить до передовой молодежи из этих "низов" - в самые отдаленные углы, в самую глухую, необъятную российскую провинцию. Для поколения Балышевой учение революционеров-демократов буквально сомкнулось с марксизмом девяностых годов.