Черная метка в паспорте [сборник]

– Ой, – испуганно ойкнула консьержка и закрыла рот рукой. – Но я все равно должна позвонить в управляющую компанию и доложить им, что…

– Да делайте вы что хотите! – голос Асташова стал угрожающим. – Но сначала дайте мне ключ.

– Вот, – консьержка открыла небольшую дверцу ящичка на стене и, найдя там нужный ключ, протянула его Асташову.

– А теперь звоните хоть самому черту, – угрюмо позволил Асташов.

– И вызовите «Скорую помощь» заодно, – добавил Лев Иванович.

Четверо мужчин направились к лифтовой двери, но Митяев вдруг остановился.

– Вызову криминалистов и поднимусь, – сказал он.

Лев Иванович согласно кивнул и вместе с Асташовым и его охранником вошел в лифт.

– Да, запах сильный. – Асташов достал из кармана надушенный платок. – Боря, открой, – передал он ключ охраннику и отступил на несколько шагов. – У меня желудок слабый, – пояснил он Гурову.

Лев Иванович, который за много лет службы в уголовном розыске повидал трупы в разных степенях разложения, шагнул к двести первой квартире следом за Борисом, который нехотя, но все-таки начал открывать дверь. Едва дверь открыли, как запах стал просто невыносимым. Охранник шустро отскочил от квартиры и стал дышать ртом. Гуров отвернулся, вдохнул побольше воздуху и, задержав дыхание, шагнул в смрад.

Первым делом он открыл в квартире все окна, стараясь двигаться максимально осторожно. Неизвестно еще, что произошло с девушкой, убили ее или это был суицид, поэтому он старался оставлять как можно меньше следов.

Марину он нашел в спальне, безошибочно определив место, откуда шел запах. Она лежала на кровати, и хотя и была одета в красивое кружевное белье и пеньюар, выглядела ужасно. Разложение тела зашло уже слишком далеко. Лев Иванович, мельком оглядев комнату, зашагал к выходу из квартиры. Ему тоже стало дурно от миазмов, которые накопились в квартире за эти две недели.

– Пусть немного проветрится. Я ее видел. Она в спальне. Но пока непонятно, убийство это или самоубийство. В квартире следов явной борьбы нет, а по телу Марины нельзя ничего сказать. Оно сильно… В общем, долго лежало, и что именно случилось с девушкой, сможет сказать только судмедэксперт, и то только после вскрытия и лабораторного анализа, – доложил он Асташову и подошедшему к ним Митяеву.

– Тогда пока входить не будем, – решил за всех Митяев. – Подождем экспертов и «Скорую».

Ждать пришлось довольно долго – почти что час. Но, по крайней мере, запах из квартиры за это время стал слабее. Или все просто уже привыкли к нему. Во всяком случае, после приезда «Скорой» и группы криминалистов в комнату вошли все, включая Асташова. Он, правда, сразу же после того, как взглянул на тело Марины, вышел. Гуров его понимал – зрелище было не из приятных и для людей гражданских весьма специфичным. Сам же Лев Иванович на этот раз более внимательно осмотрел и спальню, и всю остальную площадь двухкомнатной квартиры. Оставив Митяева работать с экспертами, он вышел на площадку перед квартирой, где стояли Асташов с охранником и еще один оперативник, постарше Митяева, который брал у них свидетельские показания.

Борис курил, а Асташов отвечал на вопросы опера, иногда нервно посматривая то на квартиру, то на часы, то на Гурова. Подождав, когда они закончат, Лев Иванович подошел к Асташову и сказал:

– По моему мнению, это самоубийство. Предсмертной записки нет. Но она отсылала СМС-сообщение своему жениху, в котором просила ее простить. Можно считать, что это и было ее предсмертное послание.

– Она отравилась? – спросил Асташов, не глядя на Льва Ивановича.

– Скорее всего, это снотворное, – кивнул Гуров. На столике возле кровати стояла бутылка с водой и пустой пузырек с феназепамом.

– Она ушла, как и ее мать, – тихо и задумчиво сказал Асташов. – В молодости мы с Мартыновыми дружили семьями. У меня тоже дочь, на год постарше Марины. Они вместе часто играли, когда мы приходили к ним в гости. Но потом работа и жизнь раскидали нас в разные города, и я стал встречаться с Петром совсем редко. Он замкнулся после смерти своей жены и с головой ушел в работу. У меня тоже бизнес пошел в гору, и вся наша дружба сошла практически на нет – к взаимным поздравлениям на большие праздники и на дни рождения друг друга и домочадцев. Я был крестным Марины, а его покойная жена была крестной моей дочки. Вот так…

Асташов замолчал и отвернулся, не желая показать свою слабость и набежавшую в уголок глаза одинокую мужскую слезу.

* * *

Через полчаса, когда Асташов со своим телохранителем отбыл, а то, что осталось от тела Марины Мартыновой, отвезли на экспертизу, Лев Иванович, переговорив с Митяевым и экспертами, утвердился во мнении, что Марина покончила с собой. По утверждению криминалистов, отпечатки во всей квартире были однотипные и, скорее всего, принадлежали самой хозяйке.

– Это только если кто-то не орудовал в перчатках, – выдвинул предположение Митяев. – Наш медэксперт обещала дать точное заключение не раньше чем через четыре часа.