Черная моль

— Да какие, наконец, факты? — не выдержал Сергей. — Какие факты?

— А вы их разве не знаете, Коршунов? — прищурился Силантьев.

— Не знаю.

— Очень плохо. Должны бы знать! — жестко отрезал Силантьев. — На кой черт вы изымали всю документацию по складу чуть не за год?

— Меня Ярцев об этом просил.

— Ярцев? Ну вот, а вы теперь расхлебывайте. И где она? Почему до сих пор не вернули?

— Она у Ярцева. Я не знаю, почему он не вернул.

— Опять Ярцев? — проворчал Зотов. — Он сегодня тоже будет иметь приятный разговор.

— Сколько человек вызывали с фабрики? — снова спросил Силантьев.

— Сразу не скажешь, — ответил Гаранин. — Много.

— Ага. А потом они калечат себе руки, дают брак, останавливается работа целых бригад. Вот до чего ваши вызовы доводят! Разучились с людьми говорить?

— Кто калечит себе руки? Кто дает брак? Что они лепят? — снова взорвался Сергей.

— Что это еще значит — лепят? — возмутился Силантьев. — Вы бросьте этот жаргон! А кто, это можно ответить. Например, закройщица Голубкова, начальник цеха Жерехова. Помните таких?

— Голубкову вызывал Ярцев, а Жерехову помню.

— Послушайте, Коршунов, бросьте все валить на Ярцева.

— Я ничего на него не валю, — покраснел Сергей. — Не имею такой привычки.

— А почему бригады стояли? — поспешно вмешался Гаранин.

— Жерехову вызывали! А она ключ от кладовки с сырьем унесла.

— Жерехову? Да ведь я же специально звонил их главному инженеру, — сжал тяжелые кулаки Гаранин, — этому самому Плышевскому. Спрашивал. И он заверил меня, что ее можно вызывать, ничего, мол, не случится.

— Ну, вот, и целуйся теперь с этим Плышевским, — досадливо сказал Зотов. — Нашел, кого спрашивать!

— Мы с ним еще поцелуемся, — угрожающе ответил Сергей. — Не обрадуется.

— Ты уж помалкивай! — Зотов бросил на него сердитый взгляд из-под очков.

— И вообще, что это за работа? — снова заговорил Силантьев. — Вся фабрика уже откуда-то знает, что убийство давно раскрыто и преступники задержаны, в том числе Горюнов. А МУР все еще чего-то копает, кого-то подозревает.

— Откуда они это все знают? — невольно вырвалось у Сергея.

— Это вас, Коршунов, надо спросить, вас и ваших сотрудников. Болтуны развелись. Безобразно дело ведете. И вы, Гаранин, хороши. Начальник отдела! А что у вас в отделе творится? Распустили людей! Сами разучились работать!

Силантьев говорил резко, с негодованием и болью.

Сергей и Костя понуро молчали. Все, казалось, было справедливо в словах начальника МУРа, все правильно, возражать было нечего, но где-то в глубине души у обоих копошилось неясное чувство протеста.

— Никому больше не треплите на фабрике нервы! — гневно закончил Силантьев. — Дайте людям работать как следует! Занимайтесь сейчас только Перепелкиным.

…В тот же день в кабинете начальника УБХСС произошел еще более крутой разговор. Басов закончил его с присущей только ему иронией, от которой у Зверева и Ярцева лица залило краской.

— Вот так, господа неудавшиеся меховщики. Думаю, что подобного провала не знала еще ни одна фирма. Говорят, не ошибается тот, кто ничего не делает. Ну, МУР хоть дело сделал. Вы же, ровным счетом ничего еще не сделав, наломали столько дров, что должно быть стыдно людям в глаза смотреть. Идите, знаменитости. И чтоб сегодня же все документы были возвращены на фабрику.

Басов смерил обоих ледяным взглядом и так сжал в зубах изогнутую трубочку с сигаретой, что на скулах его вздулись желваки.

Михаил Козин, радостный и немного озабоченный, положил трубку. Да, небывалое дело: Галя вдруг позвонила сама и настойчиво просила прийти сегодня вечером, именно сегодня. Что бы это могло значить? Впрочем, не все ли равно? Главное, он увидит ее, увидит раньше, чем было условлено. И это уже замечательно. Да и вообще Михаил любил бывать в этом радушном доме, где все дышало покоем и комфортом.

Дверь открыла Галя. Девушка казалась встревоженной и усталой. Никогда еще Михаил не видел ее такой.

— Галочка, что-нибудь случилось? — невольно вырвалось у него.

— Ничего не случилось. Проходи. Я чай поставлю.

— А Олег Георгиевич дома?

— Нет. Он у… у одной своей знакомой.

— Знакомой?

— Да, да. Я сейчас, Миша.

Галя побежала на кухню.

Первой мыслью Михаила было, что Галя хотела этот вечер побыть с ним наедине. На секунду в сердце вспыхнула радость, но сразу угасла. Нет, тут что-то другое.

И все-таки, когда Галя вошла в комнату, Михаил нежно взял ее за плечи.

— Галочка, милая, я так рад…

Но она отвела его руки и при этом печально и строго посмотрела ему в глаза.

— Нет, Миша, не надо. Я не хочу.

Галя забралась с ногами на тахту и зябко повела плечами.

— Миша, мне надо с тобой поговорить.

— Ну, что ж, давай говорить, — с плохо скрытой досадой сказал он и, закурив, опустился в кресло.

— Ты только не сердись. Но я… мне… очень страшно, Миша.

— Тебе? Страшно? — Он усмехнулся. — Почему же?

— Ты не смейся. Я серьезно. Ведь мне не с кем больше поговорить.

— А Олег Георгиевич? Он человек умный.

— Папа… он… Мы с ним совсем чужие.

У Гали навернулись вдруг на глазах слезы, и она закусила губу, чтобы не расплакаться.

— Чужие?