Черная моль (сборник)

— Не помню… — холодея, ответил Чуркин.

— Не помните? Ложь! Сейчас поедете с нами, — решительным тоном произнес Зотов, вставая со стула.

— Как так сейчас? Куда ехать? — встрепенулся Чуркин, лицо его внезапно побледнело.

— Туда, куда вчера с помятым крылом ездили, — пристально глядя шоферу в глаза, ответил Зотов. — Вставайте.

Чуркин опустил голову и остался сидеть.

— Какой же я дурак, — с отчаянием произнес он, ни к кому не обращаясь. — Я же не у инспектора ОРУДа. Вы из уголовного розыска? Да? Как я сразу не сообразил, — и с неожиданным вызовом воскликнул, подняв глаза на Зотова: — Я не желаю впутываться в ваши дела! Я не помню адреса! И вообще я никого не возил! Оставьте меня в покое!…

Лицо Чуркина покрылось красными пятнами, губы нервно подергивались. В расширенных глазах его были страх и злоба.

Зотов удивленно поднял бровь и снова сел на свое место. Некоторое время он молчал, потом достал папиросу и после минутного колебания закурил.

— Хорошо, Чуркин, — наконец произнес он. — Допустим, что вы все выдумали. Мы вели разговор без свидетелей, и вы не подписали еще протокол допроса. Поэтому вас никто не может обвинить во лжи. Так что успокойтесь.

Зотов умолк и посмотрел на Чуркина. Тот действительно немного успокоился.

— Ответьте мне, Чуркин, честно только, на один вопрос, — продолжал тем же спокойным тоном Зотов. — Я это никуда не запишу, это останется между нами. Но только честно. Вы комсомолец, а я коммунист и в партии состою уже больше двадцати пяти лет, вступил по ленинскому призыву. Вот мой партийный билет, посмотрите.

Зотов достал свой билет и протянул Чуркину.

— Не надо, — слабо отстранил тот.

— Нет, посмотрите, — строго сказал Зотов.

Чуркин взял билет и через минуту с уважением вернул его Зотову.

— Так вот, ответьте мне честно, как комсомолец коммунисту, — продолжал Зотов, — что с вами произошло? Я вижу, вы чем-то сильно напуганы.

— Я вам скажу, — тихо, еле сдерживая волнение, ответил Чуркин. — Они мне угрожали пистолетом, грозили убить, если я проговорюсь. Они списали с паспорта мой адрес. Сказали, что если их арестуют, то меня убьют их приятели. А я не хочу умирать от бандитской пули!

— Да, это серьезно, — задумчиво сказал Зотов, — хотя я работаю в уголовном розыске уже пятнадцать лет и не знаю случая, чтобы преступники привели в исполнение свои угрозы. Это для слабонервных.

Он умолк, минуту о чем-то сосредоточенно думал, глядя в окно, потом внимательно посмотрел на Чуркина и, видно что-то решив для себя, продолжал:

— Другому человеку, Чуркин, я мог бы сказать так. Мы нашли вас не случайно. Есть свидетельские показания. Вас видели в одной машине с преступниками, вы везли краденые вещи. Вы отказываетесь указать этих преступников, помочь раскрыть преступление? Значит, у нас есть все основания подозревать, что вы соучастник преступления. Так я сказал бы человеку лживому, бессовестному. Я мог бы сказать еще вот что. Вы боитесь преступников? Хорошо. У нас достаточно улик против них, нам важно только их задержать. Поэтому мы не будем составлять протокол допроса. Ваше имя не будет фигурировать в деле. Вы только поедете с нами, чтобы указать, где находится это преступное гнездо. Причем мы изменим вам внешность, вас никто не узнает, и вы выполните свой гражданский долг. Так, Чуркин, я сказал бы трусу. Но вам, комсомольцу и боевому танкисту, награжденному за подвиг орденом Отечественной войны, человеку, который столько раз смотрел смерти в глаза и сам нес ее врагу, я не могу сказать всего этого.

Зотов снова умолк и поглядел на Чуркина. Только что пробудившееся в нем чувство гордости и долга придало его худенькому, обострившемуся лицу, казалось бы, не свойственную ему суровость, но в глазах еще где-то прятался страх.

Оба долго молчали.

Наконец Чуркин встал и тихо, очень серьезно произнес:

— Едем. И не надо никаких маскировок.

Две машины мчались по шоссе, разрезая темноту ярким светом фар. По бокам возникали и тонули во мраке силуэты пригородных дач. Вдали изредка мигали красные фонарики впереди идущих машин или вдруг появлялись на мгновение ослепительные огни встречных, но в тот же миг гасли все фары, и машины, как призраки, пролетали мимо друг друга.

Изредка на шоссе появлялись желтые стрелы — указатели с надписями: «Перово», «Вешняки», «Люберцы», «Красково» и, наконец, «Малаховка».

Машины свернули с шоссе и въехали в лабиринт заросших травой улиц. По сторонам светились террасы и окна дач, оттуда доносились оживленные голоса, музыка, смех.

Чуркин ориентировался с поразительной точностью. В передней машине все время раздавался его уверенный голос:

— Прямо… Сейчас направо… Ага, вот трансформаторная будка, теперь снова направо… Так, прямо, прямо… Сейчас будет куча бревен. Вот она! Значит, налево… Прямо… — и настороженным шепотом произнес: — Здесь, товарищ Зотов.

Зотов быстро нагнулся к шоферу:

— Вперед! До второго поворота. Там свернем и остановимся.

Машины, даже не притормозив, проехали дальше. Наконец умолкли моторы, и люди медленно вышли на траву, разминая затекшие ноги.

Зотов приказал: