Черная моль (сборник)

— Как угодно, как угодно. Только учтите. Если не я, то другие скоро непременно заинтересуются неким билетером цирка Григорьевым. И тогда делам вашим, Иннокентий Кузьмич, все равно придет конец. Вот и приятель ваш такого же мнения.

Услыхав свое имя, старик нахмурился и поглядел на Ложкина, который в ответ лишь утвердительно кивнул головой, пряча в глазах злорадную усмешку.

И тут лицо старика, до того момента спокойное, даже благообразное, с симпатичными морщинками вокруг глаз, вдруг неуловимо изменилось, губы сделались тонкими, чуть приподнялись в углах, обнажив редкие острые зубы, глаза сузились и налились зловещим холодом.

— Кажется, угрожать мне изволите?

— К сожалению, другого выхода у меня нет, — развел руками Пит. — Да и вы не пожалеете. Никакие дела не принесут вам такой барыш. Судите по задатку.

Старик чуть передернул плечами и снова опустился на кровать. На лице его снова появилось прежнее выражение добродушия и покоя.

— Что ж, Софрон, значит, переметнулся? — укоризненно спросил он Ложкина.

— Боже упаси, — с хитринкой возразил тот. — Мы с тобой одной веревочкой связаны. Ну, а конец ее у него в руках. Да и расчетец есть, что ни говори.

Старик беззвучно пожевал губами, почесал пальцем за ухом и бросил недобрый взгляд на Ложкина. Тот невольно поежился. Разве когда-нибудь прежде он осмелился бы так говорить с Папашей? Но теперь… Ложкин посмотрел на Пита, и впервые за это утро сомнение закралось в его душу. А вдруг он ошибся, просчитался? Не дай бог. Папаша затаит в душе злобу, а незнакомец не сладит с ним. Ложкину стало не по себе. Он ведь так много рассказал ему о Папаше и, самое главное, назвал его прежнюю кличку. Папаша и сам не знает, что она известна Ложкину. Эту кличку только сообщить куда следует, и Папаша навеки сгорел! Почему же этот человек молчит?

Но Пит продолжал безмятежно курить, словно не понимая всей напряженности и ответственности момента.

Ложкину стало страшно. Он беспокойно заерзал на стуле и многозначительно крякнул. Папаша смерил его ледяным взглядом и снова беззвучно пожевал губами.

Но тут Пит решительно погасил о стол окурок и усмехнулся.

— Я не так сказал, Папаша, — примиряюще произнес он. — Я не хочу тебе угрожать. Хотя знаю про тебя многое, даже больше, чем он, — Пит кивнул в сторону Ложкина.

«Вот это фартово, — мелькнуло в голове у Ложкина. — Куда только он клонит?» Но Папаша при этих словах даже не изменился в лице, только снова задергалась сухая жилка под глазом.

Пит на минуту умолк, как бы проверяя впечатление от своих слов, но, ничего не уловив, продолжал тем же добродушным тоном.

— Мне, Папаша, нужна твоя дружба. Но мы деловые люди. Потому к дружбе надо добавить выгоду, большую выгоду, и только потом чуть-чуть страху, самую малость. Вот какая у нас кухня, на все вкусы, — и он лукаво прищурился.

Но старик не принял шутки.

— Меня, почтеннейший, и не такие купить хотели, — сухо и значительно произнес он, и по его тонким губам скользнула усмешка, — да осечка вышла, так что не советую пробовать. Один убыток. Вот так.

В последних словах старика прозвучала скрытая угроза.

— А с этим, — тем же тоном продолжал он, кивнув на Ложкина, — мы приятели старые, сочтемся сами, без чужих.

«Отколоть хочет, — со злобой подумал Пит, броске взгляд на притихшего, растерянного Ложкина. — Надо рвать когти. Матерый попался». При этом он улыбнулся все так же открыто и добродушно.

Действительно, Ложкин уже горько раскаивался в своей затее. Да, да, он забыл, что с Папашей опасно проделывать такие номера, очень опасно.

— А мы, Папаша, не боимся убытков, — продолжал Пит. — И сейчас иные времена. Дружбой с нами не бросайся. Пригодится. Я полагаю, что только с нашей помощью удастся тебе своей смертью, в покое умереть. А не то гореть тебе свечой. Теперь насчет, выгоды. Говоришь, дел у тебя хватит? Положим, так. Но на самом лучшем из них ты не заработаешь даже моего аванса. Теперь насчет страха…

— Хватит, почтеннейший, — вяло оборвал его старик. — Пугать не советую. На сопляков метишь.

Он поднялся со своего места и повернулся к шкафу. Ложкин, оцепенев, со страхом следил за его движениями.

Старик не спеша сунул руку в один из ящиков, там что-то мутно блеснуло, и сейчас же раздался сухой, короткий выстрел.

В ту же секунду Пит, раскинув руки, опрокинулся на пол. Папаша издал торжествующее рычание и навел крохотный пистолет на Ложкина.

— Ну, падло… — прохрипел он.

Однако закончить старик не успел. Он как-то странно поперхнулся, тощая фигура его как будто надломилась, и он повалялся на кровать. Рука незнакомца сжала ему горло. Папаша захрипел.

Ложкин только теперь опомнился и дрожащей рукой смахнул со лба капельки пота.

— Уф… — с облегчением произнес он.

Пит легко поднялся с пола, положил в карман выпавший у старика пистолет и, продолжая улыбаться, сказал:

— Стар стал, Папаша. Не тот глаз. Не та рука. По ним надо бы и характер укорачивать.

Старик продолжал хрипеть, схватившись руками за грудь, потом, сев на кровать, стал натужно, багровея, кашлять. Отдышавшись, он с нескрываемым одобрением произнес: