Черная неделя Ивана Петровича

«Что за глупости? — подумал он, раскланиваясь в неразличимо черное пространство за металлической сеткой, где угадывался гул восторга или просто волнообразная работа гигантской, возможно, живой машины. — С какой стати меня заставляют делать прыжки из-под самого купола, к тому же без всякой страховки?»

Абсолютно черная живая машина за сеткой испускала нечто вроде вздохов, но ни одной мысли в обычном смысле слова Крабов угадать не мог. Доносились лишь отрывочные междометия, а может, просто протяжные хоровые сочетания, как в классе подготовишек:

А-а-а… У-у-у… О-о-о-го!.. О-о!..

Ему стало не по себе.

Но тут на арену выбежал Илья Феофилович, роскошно потряхивая седой гривой и для пущего эффекта прищелкивая длинным бичом.

— Выступает заслуженный кандидат цирковых наук Иван Крабов с группой дрессированных зрителей! — нараспев произнес он. — Смельчаков прошу пройти к арене. Любые мысли будут угаданы на любом расстоянии. Победителей ожидает квартальная премия.

Казалось, купол расколется от грохота — странный взрыв аплодисментов, ибо ни одного отдельного хлопка Иван Петрович различить не сумел. Возможно, черная машина выражала свой восторг иным образом.

«Интересно, — думал Крабов, — кто от кого отгорожен сеткой — они от меня или я от них? И к чему этот дурацкий хлыст? Разве я дрессированный кандидат? Тоже мне, тигра полосатая…»

Внезапно Иван Петрович оскалился и злобно зарычал. Собственно, без особого энтузиазма, а так, играючи, как бы сливаясь с ситуацией. Но ничего хорошего из этой шутки не вышло, потому что Илья Феофилович резко щелкнул бичом перед самым носом Крабова и коротко бросил:

— Сидеть!

«Почему сидеть? — свербануло Ивана Петровича. — За что? Я же никаких таких мыслей не имел, наоборот, сам распознавал…»

Однако спорить с грозной и позорной силой, таящейся в биче, было опасно. Тем более, что вблизи сетки маячила мощная фигура товарища Пряхина с Игоревым кольтом в руке, и шутить фигура явно не собиралась. Смельчаки как-то повывелись, долго никому не хотелось погружать Ивана Петровича в свои неотфильтрованные глубины.

Наконец, темное пространство вблизи одной из ячеек сетки сгустилось, и образовался человек, очень похожий на Крабова.

«Федя, конечно же, он», — решил Иван Петрович, и на душе у него заметно полегчало.

Все-таки цирк — это цирк, и черная машина за сеткой — всего-навсего затемненная человеческая масса.

«Возможно, Федя и его коллеги изобрели какой-то особый черный свет и цирковые софиты специально освещают им людей, чтобы арена с этой нелепой клеткой выглядела ярче, а люди не отвлекались от представления, разглядывая друг друга», — пронеслась в голове Ивана Петровича физически нелепая мысль, причем он сам полностью осознавал ее нелепость.

Он так и не успел доказать невозможность черного света, когда началась мощная генерация со стороны брата:

Ну, ты, жалкий неудачник, угадывай, угадывай. Ты родился остолопом и остолопом помрешь. Ты мне завидуешь, потому что я солидный и обстоятельный человек, нужный человек на нужном посту, даже с семнадцатым десятичным знаком я нужный человек, а ты, ты завидуешь мне черной завистью, принимая ее за какой-то черный свет, и еще измышляешь, клевещешь, что такие, как я, его нарочно изобрели — как же, торопились перевыполнить именно к твоему идиотскому выступлению! Хочешь стать солидным человеком и не можешь и постепенно превращаешься в мелкого расщепенца со своим законом сохранения внутреннего мира. Было бы что сохранять! Да, я зубами по крошкам выгрыз свою диссертацию, а ты никогда ничего не выгрызешь, потому что думаешь не о том… Дали тебе по шапке с твоей идеей реальной личности, со всякими подозрительными теорийками, дали, и ты заткнулся. Я думал — навеки заткнулся, а ты еще злобой брызжешь, змей ядовитый… Ну, угадывай мои мысли, говори их вслух, говори…

Иван Петрович ошалел и почувствовал, что не способен произнести ни одного слова. Разоблачать пакостные излияния Феди перед публикой он никак не хотел и вообще не хотел выставлять напоказ свое родство. Он с удовольствием промолчал бы совсем, но Илья Феофилович грозно щелкнул бичом, и Крабов-младший решил не доводить дело до греха.

— В голове этого товарища я не нашел ни единой мысли, — сказал он. Попрошу выйти кого-нибудь другого и подумать о чем-то конкретном, скажем, вспомнить о юношеской мечте.

Цирк взревел, и Иван Петрович даже испугался за ту поспешность, с которой брат был втянут обратно в окутанную черным светом массу.

Перед сеткой возникла Фанечка в домашнем халатике.

«Странно, неужели Ломацкий экономит на ее нарядах?», — подумал Крабов и без труда прочитал ее мысли.

Она хотела стать актрисой, не обязательно великой, но все равно не стала, а сейчас очень хочет добыть полный комплект французских теней, но никак не удается. Фанечка грустно кивала головой, а Илья Феофилович одобрительно прицокивал — дескать, смотрите, какой качественный фокус в моем цирке показывают!