Черная неделя Ивана Петровича

Иван Петрович вдруг понял, что начихать ему на приключения Фанечки с Ароновым и с этим самым бессмысленно врезавшимся в память Дергаловым, начихать на ее вызывающе красивые грудки и яркие губы, поскольку все это тешит взор, но никак не относится к предметам его, Крабова, семейной собственности. Начихать, когда перед ним пританцовывает, суля несчастному Ломацкому всякие напасти, не чужая женщина, а своя жена, и надо сказать, даже теперь, на тридцать восьмом годике жизни, очень симпатичная дама. А раньше, в первые безоблачные годы брака, — не то чтоб симпатичная, а просто очень эффектная, вполне способная не только понравиться, но и стать предметом глубокого интереса. И хуже того, Ивану Петровичу доподлинно был известен один из тех рыцарей, для которых Анечка представляла в те годы лакомый кусочек. Звали этого типа Людвиг Ильич Сильвестров, и состоял он начальником Анны Игоревны, ухаживая за ней вплоть до позднего замужества. Он и потом долгое время не оставлял ее, даже в гости захаживал, а острой на язык Анечке ни в коем случае нельзя было показывать и тени своей ревности, иначе — конец, засмеет. И мучился тогда бедный Иван Петрович лютой внутренней мукой, мучился от малости своей и ничтожности, что ли, рядом с блестящим по уму и по внешности Сильвестровым, от которого в памяти остались модные тогда невероятной ширины галстуки и липкая улыбка под огромными искренними голубыми глазами.

И всплыла в Иване Петровиче вся эта давно погребенная и честным словом Анны Игоревны припечатанная муть, всплыла, и белый свет и гора оладушек на тарелке показались ему пресными и бессмысленными атрибутами существования.

— Ванечка, Ванечка, — все настойчивей взывала к покинувшему ее супругу Анна Игоревна, — я ж тебя в третий раз спрашиваю, во что эта соплячка перед вами наряжалась? Ты оглох, что ли?

Иван Петрович медленно со скрипом въехал в потемневший кухонный мир и, не отрывая взгляда от оладий, буркнул:

— В кимоно…

— Это ж надо! — воскликнула Анна Игоревна, но тут же осеклась, почуяв недоброе.

— Ваня, что с тобой? — тихо спросила она. — Может, на работе неприятности? Какой-то ты не такой.

— Папуленька больненький, — поставил диагноз Игорек, уминая третью оладушку.

— Аня, — совсем чужим и оттого неприятным голосом начал вдруг Иван Петрович, — скажи мне честно, Аннушка, у тебя с Людвигом что-нибудь было?

Анна Игоревна уронила очередную оладью, вслед за ней на пол полетела вилка.

— Женщина к нам спешит, — по инерции сказала она, потом слабо улыбнулась и почти веселым тоном спросила. — Ты что, рехнулся, Ванюша? Тебе тогда не надоело меня допрашивать?

Господи, крест какой-то тяжкий с этим Лютиком. Ну не могу же я тебе, дурню толстокожему, всего объяснить. Не скажу ведь, что вся твоя ценность в семейном призвании, что скотина последняя этот Лютик, но зато мужик, каких я никогда, пенек ты несчастный, ни до тебя, ни потом не знала, что после него, после его пальцев, будь он проклят, я прямиком на стенку лезла и на все готова была…

Приняв это сообщение, Иван Петрович зажмурился и пулей вылетел из кухни. «Предательница, потаскуха», — думал он, бегая по комнате.

— Да что с тобой, Ванечка? — спросила не на шутку встревоженная Анна Игоревна, появившись рядом.

— Не тр-р-рогай меня! — взревел Иван Петрович. — Лучше расскажи, что вы с ним вытворяли.

— С кем?.. Что?.. — совсем занервничала она.

И тут перед сознанием Ивана Петровича замелькало такое, от чего в иные, более романтические времена полагалось сразу же умереть. Не отдавая себе отчета, он стал приборматывать вслух кое-какие обрывки ее мыслей, и вдруг Анна Игоревна ударилась в жуткий, ни на что не похожий рев. Может быть, она и поняла, догадалась о причине запоздалого допроса. Может быть! Но этого никто, даже самый ясновидящий ясновидец не сумел бы узнать в ту минуту. Потому что гибнущая радиостанция в ее симпатичной черепной коробке ничего, кроме сигналов катастрофы, не выдавала:

Конец, конец… До чего же идиотский конец… Сволочь Сильвестров, натрепался… Убью, убью… Конец… Бросит меня этот тихоня… Все узнал… Как?.. Откуда?.. Сволочь, все сволочи… Конец… Уйдет… Одна… Игорек… А Сильвестров еще и про Димку, про Димку натреплется… Расписаться хотел… Дура, дура… Что будет? Конец… Конец…

— Димка? — механически переспросил Иван Петрович. — Какой еще Димка?

Глаза Анны Игоревны расширились от ужаса, и она грохнулась на пол там, где стояла. Прибежавший на шум Игорек бросился на Ивана Петровича, захлебываясь слезами и сжимая кулачки:

— Ты зачем мамулю побил? Я тебе покажу…

Какой-то конденсатор разрядился внутри Крабова, напряжение резко спало, он обмяк и медленно опустился на пол рядом с нелепо разбросанным телом супруги.

5

В понедельник Иван Петрович готов был пожертвовать чем угодно, даже месячным жалованьем, чтобы не ехать на работу. Он еле-еле оторвал голову от подушки, вернее не голову, а пухлое болевместилище.