Черная невеста

– Что произошло? – тихо спросила Амалия, пристально вглядываясь в дочь.

– Произошло? – Ксения не села, а почти рухнула в кресло. – С точки зрения репортеров, наверное, пустяк… В утренних газетах напишут. Просто на улице умер человек…

Ее лицо исказилось. И, хотя Амалия все поняла, она все же спросила, справедливо считая, что дочери станет легче, если она выговорится:

– Это случилось при тебе?

Кивок.

– Где?

– На Стрэнде. Я хотела зайти в магазин, кое-что купить, и вот…

– Несчастный случай?

– Если человек умирает на улице, то вряд ли это можно назвать счастливым случаем, – сухо заметила Ксения. – Нет, его не сбила машина, он не попал под автобус, ничего подобного. Просто…

Пауза, во время которой в гостиной материализовалась Машенька с чаем, вареньем и пирожными. Ксения невидящим взглядом смотрела на чашку, в которую лился ароматный напиток. Вполголоса сообщив Амалии, что ужин будет подан через четверть часа, Машенька вышла, прикрыв за собой дверь.

– Расскажи мне все, – попросила Амалия, когда молчать стало совсем невмоготу.

Ксения вздохнула. Внешне мать и дочь не то чтобы походили друг на друга, но было между ними какое-то тождество, куда более важное, чем простое сходство. У Ксении овал лица был тоньше и волосы темнее, но больше всего в ее облике поражали глаза. Когда она была рассеянной или задумчивой, ее слегка прищуренный взгляд скользил по предметам, ни на чем не останавливаясь; но неожиданно от какой-нибудь фразы собеседника или мысли она преображалась, и тогда в ее глазах вспыхивало пламя, и взор их становился прямым и острым, как лезвие кинжала. Обе женщины могли считаться красавицами, но было заметно, что Амалия куда больше заботится о своей одежде и внешности, чем дочь. Мать легко было представить на каком-нибудь дворцовом приеме в платье со шлейфом, а вот Ксения на первый взгляд производила впечатление вполне современной девушки, не помышляющей ни о чем подобном. Однако достаточно было присмотреться к горделивой посадке головы, к тонкой изящной шее, чтобы понять, что дочь, в сущности, еще более далека от современности, чем мать, и пожалеть, что она не жила во времена Боттичелли. Уж он-то сумел бы написать ее правдивый портрет.

– Рассказать… – вяло протянула Ксения, собираясь с мыслями. – Да что тут рассказывать, в самом деле…

И все же она решилась:

– Знаешь, он умер почти у меня на руках.

– Мне очень жаль, – сказала Амалия, и эти банальные слова прозвучали совершенно искренне.

– Шел по улице и умер. Да, – Ксения закусила губу. – Вот так, оказывается, все и происходит, и не надо ни войны, ни сражений, ни пуль, ни чемоданов…

Тут, пожалуй, стоит пояснить, что «чемоданами» беженцы из России называли тяжелые снаряды, широко использовавшиеся во время войны.

– И светило солнце, – добавила Ксения, страдальчески морщась. – Обыкновенный такой день, понимаешь… Врач пришел, когда он был уже мертв. Потом полиция захотела знать, что я делаю рядом с телом… Пришлось мне давать объяснения. И как будто этого мало, откуда-то появился репортер и вцепился в меня: что вы думаете, да как это случилось, не жена ли вы умершему…

Она умолкла, растирая ладонями виски.

– Знаешь, самые простые вопросы можно задавать таким пакостным тоном, что… Не знаю, как я сдержалась и не ударила этого наглеца…

Амалия легонько дотронулась до ее руки.

– Мы сейчас будем ужинать, хорошо? То, что это случилось при тебе, полиция и прочее, – конечно, грустно, что так вышло. Но такова жизнь, как говорят французы…

На бледном лице Ксении промелькнуло подобие улыбки.

– Это так, но все же… все же… Ох!

Она откинулась на спинку кресла, прикрывая пальцами глаза.

– Я все понимаю, мама, поверь… Неожиданность, конечно, сыграла свою роль. Шел человек… здоровый, спортивного телосложения… по виду из клерков, таких много в Сити… Костюм, портфель… И ни с того ни с сего…

Простучали каблучки, в дверях показалась Машенька.

– Пойдем ужинать, – шепнула Амалия, поднимаясь с места.

Как и следовало ожидать, ужин не задался. Ксения ковыряла вилкой в тарелке, в то время как мать пыталась отвлечь ее разговором о братьях. Один сын Амалии в ту пору находился в Париже, другой – в Ницце. Но по лицу дочери баронесса Корф видела, что та поддерживает беседу через силу, неотрывно думая о чем-то своем.

– Что с тобой? – не удержалась Амалия.

– Со мной? – Ксения повела плечом. – Ничего.

– Ты сама не своя, – заметила мать, испытующе глядя на нее. – Что еще там произошло, что тебя так задело?

Ксения нахмурилась и отодвинула тарелку.

– Вот именно, – проговорила девушка изменившимся голосом. – Было кое-что еще, это-то и странно. Я никак не могу понять, к чему он это сказал.

– О чем ты?

– Последнее слово, которое он произнес, было «некролог».

– Что? – изумилась Амалия.

– Ну вот, ты тоже удивилась… И я поначалу решила, что ослышалась, но нет. Он произнес его очень четко. Как будто оно означало для него… ну, не знаю… что-то особенное.

Амалия задумалась.

– Сколько ему было лет? – наконец спросила она.