Черная ночь Назрани

Под утилитарностью Турецкий подразумевал, во-первых, то, что ему нужно подзарядить один из двух своих мобильников.

— Как человек бездомный я могу сделать это только лишь у вас. Кстати, разрядился он после длительного разговора с Москвой. Мои коллеги обследовали кухню, на которой готовилось последнее блюдо дня очернительства Тавасиева.

Александра Борисовича провели в ближнюю комнату. Там он, выудив из сумки зарядное устройство, подключил аппарат к сети.

— Теперь как бездомный и целый день находившийся на ногах человек отправляйтесь в душ, — сказала Патимат, — потом будем ужинать.

— Спасибо. Но прежде я хочу выяснить у вас еще одну мучающую меня проблему.

— Я не помешаю? — спросила Лариса.

— Никоим образом, вопросов-то мало.

В квартире тихо, не работают ни телевизор, ни радио — траур. Дети деликатно разошлись по своим комнатам. Патимат пристроилась на диване, Турецкий напротив нее на стуле. Лариса сидела в кресле — длинноногая, в темно-вишневом костюме, эффектно освещенная боковым светом торшера.

— Скажите, Патимат, почему охранник не зашел в квартиру?

— Я и предложила Зауру пригласить его. Он сказал, что тот пока хочет покурить на лестнице.

— Бросается в глаза, что в вашем подъезде довольно чисто. Значит, есть уборщица. Как часто она убирает?

— Наверное, каждый день. Во всяком случае, у нас всегда чисто. Правда, сейчас она весь июнь в отпуске.

— Ее кто-нибудь заменяет?

— Сами жильцы по очереди подметают на своих этажах. Это так легко, тут никто не сорит. Поэтому достаточно раз в неделю пройтись с веничком.

— Раз в неделю по каким дням?

— Обычно в конце недели, в районе выходных. Я в этот раз подметала в понедельник, поскольку в воскресенье мы были на даче.

— В понедельник утром?

— Да.

— Скажите, Патимат, у вас принято курить в подъезде? Вот в нашем доме, например, многие не курят в квартире, а смолят на лестничной площадке.

Патимат уже догадалась, куда клонит следователь, поэтому ответила подробно:

— На нашем этаже и на двух соседних, четвертом и шестом, курит только один человек. В двенадцатой квартире живет следователь прокуратуры, так это его зять. У них маленький ребенок, поэтому он выходит, чтобы не дымить там. Он приспособил себе под пепельницу обычную консервную банку, прикрепил ее к перилам.

— Эту баночку тоже кто-то опорожняет.

— Тот, кто убирает, или он сам. Но они все сейчас живут на даче, пепельница была чистая, я ее и не трогала.

— Спасибо, картина ясная. Можно, я посмотрю на все своими глазами?

Где будет стоять и курить человек, если он поджидает кого-то из четырнадцатой квартиры? Либо возле мусоропровода, либо воспользуется самодельной пепельницей, висящей справа от лифта, на металлической перемычке под перилами. Блестящая банка сразу бросается в глаза. Окурков в ней нет, да и пепла тоже. Возможно, курильщик бросил окурок в мусоропровод, но уж пепел-то наверняка стряхивал в лучшем случае в банку, в худшем на пол.

Надев очки, Турецкий внимательно осмотрел желтую кафельную плитку возле мусоропровода, все ступеньки, площадку перед четырнадцатой квартирой. Никакого пепла нет и в помине. Нервничающий Базоркин в ожидании жертвы обязательно закурил бы. Значит, приходил Аштреков, и слова его не более чем примитивная отговорка. Не хотел, чтобы его видели в квартире.

Побриться и принять душ после интенсивной дневной беготни по жаркому городу было подлинным наслаждением. Утром брился своей электробритвой, но сейчас щетина уже давала о себе знать. Поэтому он воспользовался Зауровым «жилеттом», вещью, которую друг держал в руках.

Турецкому показалось, что он слишком растянул удовольствие… На самом деле его пребывание в ванной заняло около двадцати минут. Теперь главное с такой же жадностью не наброситься на еду. Голоден он чертовски — целый день пробавлялся случайными кофе и печеньем.

За ужином Александр Борисович рассказывал о студенческих годах Заура. Ему было приятно вспоминать, остальным — слушать.

Убедившись в том, что телефон зарядился, Турецкий отключил аппарат от сети. Взглянув на часы, Лариса сказала:

— Мне пора идти.

— Я тоже пойду, — сказал Александр Борисович. — Уже поздно. Вам нужно отдыхать.

— Сколько вы еще пробудете в Назрани? — спросила Патимат.

— Наверное, завтра улечу. В крайнем случае — в пятницу.

— Если будет время, зайдите перед отъездом.

— Постараюсь. А уж если у вас что-нибудь одолжу, то, чтобы вернуть, зайду обязательно.

— Можете взять любую вещь насовсем.

— Беру холодильник. А если серьезно — мне нужна какая-нибудь книжка про ислам, про Коран. Завтра придется беседовать с одним человеком, который склонен бравировать знанием Корана. К стыду своему, я имею об этом слишком общее представление. Хотелось бы узнать побольше.

У Бритаевых была обширная литература про ислам, и Александр Борисович выбрал одну брошюру.

На улицах царила душная темная ночь. Лариса сказала:

— Своими вопросами про курящего вы провели показательное выступление.

— Неужели это так выглядело со стороны?

— Мне было очень интересно наблюдать. Не по фильмам, а воочию познакомиться с приемами следователя.

— Случаются дела и позаковыристей.

— Например?