— Очень любезно с вашей стороны, — сказала она. — Не могли бы вы объяснить причину?
— Я хотела, чтобы вы рассказали мне о своей дочери, Наде, — ответила я.
Ее лицо смягчилось, в глазах появилось печальное выражение.
— О моей дочери Наде! — тихо повторила она. — Зачем вам это надо? Вы знали ее? Нет, я говорю глупости — ведь вы так юны.
Я колебалась. Внезапно я поняла, что единственный способ узнать то, что меня интересует, — это быть абсолютно откровенной.
— Меня зовут Гвендолин Шербрук, — сказала я.
— Я выхожу замуж за Филиппа Чедлея.
Мадам Мелинкофф замерла. Ее глаза пристально смотрели на меня.
— Это он послал вас? — спросила она. Я покачала головой.
— Сэр Филипп даже не подозревает о том, что я собиралась к вам, — ответила я. — Я буду откровенна, мадам Мелинкофф. Я слышала о вашей дочери, но не от своего жениха. Не могли бы вы рассказать мне о ней? Понимаете, он так сильно любил ее — а для меня очень тяжело выходить замуж за человека, ничего не зная о женщине, которая сыграла такую важную роль в его жизни.
— Сэр Филипп всегда относился ко мне с большой заботой, — проговорила мадам Мелинкофф.
— Он несчастлив, — сказала я, — но я хочу сделать его жизнь счастливой.
Она отвела от меня глаза. Я обратила внимание, что ее пальцы судорожно сжали костяной набалдашник ее трости.
— Мне трудно понять, что вы хотели бы знать.
— О, просто расскажите мне о своей дочери, — с горячностью проговорила я. — Этим вы дадите мне возможность увидеть в ней реальное существо, понять, как она была красива, — я хочу знать, что потерял Филипп, когда она умерла.
— Умерла! — как эхо отозвалась мадам Мелинкофф. — Она покончила с собой.
— Да, я знаю, — сказала я. — Я слышала об этом. Но почему она покончила с собой? Разве она была несчастна?
— С чего это ей быть несчастной? — хрипло проговорила мадам Мелинкофф. — У нее было все. Мир был у ее ног. Она была звездой. На каждом ее спектакле театр был забит до отказа. У театральной кассы происходили самые настоящие побоища. Ее зарплата росла с каждым годом, у нее были автомобили, драгоценности, красивый дом. С чего ей быть несчастной?
— Именно это я и хотела бы знать, — пробормотала я. — Я не понимаю.
— И я тоже, — голос мадам Мелинкофф дрогнул. Повинуясь охватившему меня порыву, я вскочила и опустилась на колени возле ее ног.
— Прошу вас, помогите мне, — взмолилась я. — Только вы в состоянии помочь мне. На свете нет ни одного человека, у кого я могла бы узнать о ней, никто даже не будет разговаривать со мной о ней.
На какое-то мгновение в комнате возникло напряженное молчание, потом мадам Мелинкофф медленно подняла руку и положила ее мне на плечо.
Я сняла шляпку, но так и осталась возле ее ног, продолжая смотреть ей в глаза. Я поняла, что она приняла меня, что между нами установилось взаимопонимание и что она не прогонит меня.
— Бедная девочка, — проговорила она. — Ты тоже страдаешь! Рано или поздно — мы все приходим к этому.
— Помогите мне, — прошептала я.
— Ты действительно хочешь узнать о Наде? — спросила она.
— Да, — ответила я. — Поверьте, я стремлюсь к этому не из эгоистических побуждений. Но пока человек, за которого я выхожу замуж, не будет относиться ко мне с полным доверием, ни он, ни я не увидим счастья.
— Филипп очень сильно любил ее, — сказала мадам Мелинкофф.
— А она любила его? — спросила я.
— Она любила его, — повторила она. — Вокруг нее было огромное количество мужчин, которые горели желанием играть более, важную роль в жизни Нади, которые страстно, чуть ли не до безумия, любили ее. Но стоило ей увидеть Филиппа — и другие мужчины перестали существовать для нее. Я не раз говорила ей: «Он такой же мужчина, как все! Почему он так много значит для тебя? Почему ты испытываешь к нему такие чувства?», и всегда получала один и тот же ответ. Она поднимала на меня свои большие темные глаза и говорила: «Он часть меня, я не могу жить без него. Ты не понимаешь, но уверяю тебя, это правда. Он часть меня, а я — часть его».
При этих словах меня охватила дрожь. Неужели они оказались пророческими? Очевидно, это так.
— Расскажите еще, — попросила я. — Расскажите мне все. Как начинала ваша дочь? Почему она пошла на сцену? Она была русской? — На последнем вопросе я сделала особое ударение.
— Русской? — переспросила мадам Мелинкофф. — О нет! Отец Нади был индусом. Неужели вам об этом не говорили? Он был принцем, принцем Раджпутской династии. Он был очень смугл и красив. Надя пошла в него. У него были замечательные глаза, которыми он завораживал всех, кто смотрел на него. Он и меня заворожил — меня, дочь белых родителей, которые считали всех индусов отбросами общества, грязной расой, пригодной только для того, чтобы быть рабами.
— И вы убежали с ним? — спросила я.