Черная Пасть

- Э-э, нет! - переполошился не на шутку Николай Николаевич, - только не эту... двухструйную!.. Любую, кроме нее. Этот посошок Жариков чудом выискал. Распро-наединственный на свете экземпляр!..

Детский писатель Леонид Жариков тоже отдыхал и работал тогда в Доме творчества, и не только писал, но и занимался ремеслом "резьбы по дереву". Для Ляшко он сделал несколько чудесных тросточек, и особенно полюбившуюся старику эту "двурогую" диковинку.

- Подбери, братец, другую! - отводил меня от своей любимицы Николай Николаевич.

И я выбрал палочку покороче, с длинным носом и широким лбом.

- Бери и храни! - строго наказал мне Ляшко. - И помни, что это от меня посошок! До того, как я приеду для встречи с туркменской весной, пусть у тебя побудет мой посошок. А потом посмотрим...

Я поклялся бережно хранить палочку из русского леса для путешествия старого писателя по туркменской весне. Из Малеевки я привез ее в Москву, а оттуда забрал в Ашхабад...

Посошок очень понравился Юрию Карловичу Олеше, а еще больше пришлась ему по душе затея Ляшко пройтись вслед за "вечной весной". Он даже хотел присоединиться к нему. Посошок для путешествия Олеша оберегал заботливо и глаз не спускал... с чибиса.

- Где чибис? Не утонул ли в снегу? - перебирая дорожную кладь и осматривая автомашину, беспокоился Юрий Карлович. - Пусть знает Ляшко - как заботлив Олеша!..

Нашел Юрий Карлович пропавшего "чибиса" и наказал мне не выпускать его больше из рук.

- Береги до большой весны!..

Олеша вручил можжевеловый посошок и вдруг принялся ругать. Сначала я не понял, за что...

- До весны еще далеко, а ты, дружок, оголен! Юрий Карлович заполохнул на мне пальто, загородил от снежного ветра и поднял воротник. Не успел я сообразить и что-либо предпринять, как Олеша замотал мне вокруг шеи свой шерстяной мягкий шарф.

- Защитись, и не забывай про это, когда горло в опасности!..

И можжевеловую тростинку с птичьим носиком и старенький серый в полоску шарф я храню до Большой весны. Ляшко и Олеша наказали...

* * *

- Оля, а правда он похож на гоплита! - воскликнул однажды Олеша, показывая своей жене на меня. - Осанка, рост, профиль... Напор, прямота и выправка!..

Я тогда только что расстался с солдатской шинелью, сохранял армейскую закалку и мог вполне походить на древнего пехотинца. Да и зачем было спорить, если Олеше выдумка понравилась.

* * *

- У меня есть говорящая кошка! Не верите?..

И Юрий Карлович брал на руки черную, с золотыми, горящими глазами и красным бантом, мурлыку. Короткая шерсть на ней лоснилась и кошка загадочно поводила усами.

- Понимаете ее? Нет... Я тоже не понимаю, - шутливо продолжал Олеша. - Но я пока многих языков не знаю... Кошачьего тоже. Однако убежден, что моя кошка имеет свой разговорник...

* * *

Когда ему сказали, что он любит часто смотреться в зеркало, Олеша ответил:

- Люблю, и сам не знаю почему. Не красоты ищу, а выражения мысли на лице... На Москвина похож? Что-то угадывается. Ну-ка, посмотрим! - Он принялся плавно поворачивать голову перед зеркалом. - Интересно, знал ли о нашем сходстве Москвин?..

* * *

- О моем хмеле говорят больше, чем это было и есть на самом деле, - без жалобы и раздумчиво сказал однажды Олеша, соблюдая почти трехгодичный пост. - В людях - страшная сила инерции! Иногда явь к нам приходит только через два-три года, и мы судим о вещах по старинке. На себе проверил. Когда я грешил, то меня часто попрекали... Потом я опреснился... Но по инерции многие продолжали при встречах сочувствовать мне. Потом был снова грешок, довольно затяжной. И вот при встречах меня вдруг начали хвалить и поздравлять... И вид, говорят, у вас, Юрий Карлович, стал совсем другим, вы посвежели, и все теперь довольны!.. А когда я действительно имел другой, свежий вид, то почему-то этого не замечали... Я не обижаюсь, но всем скажу: я мог бы написать толковый и вдохновенный трактат о хмеле... В нем было бы четыре части. Самая интересная, занятная и драматичная - четвертая часть "Похмелье"... Знаю, и это будет потом отнесено к ненаписанному. Как много - ненаписанного ..

* * *

...Сидели на диване в вестибюле Союза писателей. Зимний полумрак. Будничная тишина. Олеша курил и молчал, глядя в широкое окно, у которого подоконник был почти на уровне пола. Вдруг по коридору, слева послышались торопливые, тяжелые шаги. Мы повернули головы, привстали...

По ковровой дорожке шел Фадеев. Он был в шапке и длинной, пышной шубе. Стремительный, красивый, деловой. Олеша как-то вмялся в диван, отодвинулся за плечо соседа и хотел быть совсем незаметным.

Фадеев увидел. Низко поклонился и что-то сказал на ходу.

- Редко видимся, но не забыл, - проговорил Юрий Карлович. - Какой силой веет от него! Шагающий...

...И уже после того, как Фадеева не стало, Юрий Олеша с горечью и удивленно ворчал:

- Что наделал! А ведь знал, что нельзя этого делать...

* * *

При первой же нашей встрече в Москве после ашхабадского землетрясения, с волнением расспрашивая о городе и людях, Юрий Олеша захотел узнать:

- Интересно, что же осталось от комнатки, в которой мы когда-то жили?