- Увидеть надо, во что оно все вылилось и вылепилось! Знаете, Сергей Денисович, встреча со своей книгой - труднейшее испытание! Чего-то даже боязно, перед этим высочайшим выступлением на миру! Книга твоя и уже - не твоя. Без твоего спроса пойдет она теперь к людям. Как ее примут и оценят? Хочется, чтобы она стала советчиком и помощницей людям в жизни. Стоит ли она больших и вечных дел народа? Другой меры у нас нет и не должно быть в творчестве, - Виктор Пральников говорил возвышенные, как могло показаться, громкие слова, но произносил он их просто и задушевно, видимо, давно уже обдумав это внутренне необходимое для себя. Сергей так и понимал, что для него это были повседневные рабочие думы, нужные не для парадных излияний, а ставшие жизненной потребностью.
Они брели по песку, перемешанному с солью и мокрыми леденцами мирабилита, шагали тяжело и медленно, с бурлацкими поклонами навстречу красной мигалке у крыльца шиферного домика. Неподалеку высилась печная махина. Вспыхивали форсунки и над высокой кирпичной трубой темнел дымный тельпек. Во всем чувствовалось движение, заполошная суета, однако смысл происходящего стал понятен только после того, как Брагин уловил чей-то ворчливый разговор на краю завальной ямы, около бездействующего экскаватора.
- Сачкуем!
- Козе-ел!
- А я толкую, что не та схема... У циклона, видишь ли, настоящее бешенство проявилось! В трубу уносит прорву, чуть ли не всю плановую продукцию. Вот и выходит, что в дыре не та схема!..
- Ну, положим, не все уносит.
- Остается курам на смехоту!
- Эй, подожди закуривать! Не придется ли из бункера кувалдой дурь выбивать?
- Вот бы сюда этих дошлых изобретателей! Дал бы я самому главному кувалду и заставил по машине лупить, чтоб она мирабилит подавала. Мне уже надоело...
- Сём Сёмыч, говорят, у этих изобретателей на первой скрипке играет.
- На самом большом барабане! Ну, лезем наверх. Там и покурим.
В шорохе песка и просоленной робы послышалась жалоба:
- Зачем я бросил фанерку? Елозил бы с ней помалу и в кошель добрую толику отделял!
- Жалеешь что ль старую? У брошенной зазнобушки всегда все лучше.
- Ладно те, охальник!
- А что замечено на горизонте?
- Сама хозяйка появилась! И когда успела примчаться? Не спится девоньке без Коленьки!..
- Спрячь спички.
В свете матовой от пыли лампочки в своем утреннем голубом платье с пояском около забитого глыбами оплывшего мирабилитом бункера появилась Нина Протасова. Она не удивилась, встретив Брагина, и даже не заговорила с ним, а, поздоровавшись с Виктором Степановичем, бросилась к аварийному рубильнику. Лампочка мигнула, на столбе что-то сухо щелкнуло. И тут же, неохотно, лениво, с трудом одолевая вековечную сонность пустыни, заунывно всхлипнула сирена, подвывая голодным шакалам, по-бабьи рыдавшим за барханом.
Сирена голосила все сильней, и ее визг беспощадно полосовал ночную тишину, но пустыня оставалась равнодушной к аварии. А когда умолкла сирена, снова зарыдали шакалы и за барханом, и за крутояром озера.
11
...Прилегли только на часок, не раздеваясь, на чужих койках, а проспали под колыбельную ветра и шорох текучего песка за стеной почти до конца смены. Поднявшись и наскоро умывшись у девушек в лаборатории, Брагин заглянул в соседнюю комнату с широкой скамьей, столиком и телефоном на стене между небольшими окнами - одно к озеру, а другое - к печной установке. Под огромной картой Кара-Богаза и озерного района на зеленой раскладушке лежала Нина. Она спала, прикрывшись газетой от мух и случайных взглядов. Дышала она ровно, спокойно, и грудь ее поднималась вместе с шелестящей газетой, на которой красовалась большая фотография купающихся в речке ребятишек. Смуглые ноги Нина прикрыла белым халатиком с вышитыми буковками на кармашке. В тихом рабочем кабинете приятно пахло духами, а временами и холодным табачным дымком, который исходил от потолка и стен. На столе, поверх малиновой плюшевой скатерти лежала авторучка, отсвечивающие горячим угольком золотые часики с пуговку и скомканный носовой платочек с кружавчиками.
Сергей примечал все малости с воровской остротой непрошенного пришельца. На краешке стола, около самого изголовья раскладушки белел исписанный листок бумаги, придавленный с уголка компасом. Очень уж знакомым и вместе с тем совершенно случайным, даже чужеродным показался в этой конторе игрушечный, детский компас... Мурад! Конечно, это компас непослушного Мурада Сейчас Сергей вспомнил, что Нина вчера в суматохе сказала что-то радостное, обнадеживающее про Мурадика, но он даже не понял, что, а переспрашивать не решился.