Черная Пасть

- Будьте!.. - одобрила Анна Петровна. Опорожнив рюмку, старушка опустилась на табурет и заскучала. Но кручина не шла к ее курносому и хотя морщинистому, но задорному, веселому лицу. Игорь шумно отодвинул стул, снял со спинки ремешок "Спидолы" и, сразу же настроившись на нужную волну, шарахнул по всем углам комнаты джазовой сечкой... Он вызвал и напустил музыку не для того, чтобы слушать, а чтобы разговор, который он хотел продолжать, не был безответственно общим и разбродным. Взрыв джаза быстро утих, и палилась нежная, мягкая, словно шелковистая, мелодия. Музыка постепенно обволакивала, затягивала все как бы голубоватой дымкой, в которой можно у всех на виду, никуда не удаляясь, побыть с человеком наедине... Безошибочно определив, что Сергей был готов к такому "рандеву", а, значит, и к откровенно когтистому разговору, Игорь Завидный решительно подступил к Сергею. Музыкальную табакерку с золотистыми перепонками и ременным жгутиком он поставил на подоконник возле Нины. Вскоре тут образовался как бы эпицентр "джазового потрясения", вихревого и заразительного. Танцевальные позывы коснулись порозовевшего от столичной томного, игриво сдержанного Семена Семеновича. Шутки ради он пригласил на танец Анну Петровну.

- Оно бы и не грешно притопнуть и повести плечами! Только мне не до чечетки, - Анна Петровна засмеялась всем своим открытым, русским лицом, светлыми глазами, каждой морщинкой. - В духовке гусак млеет, как бы не начал гоготать. За приглашение благодарна, Семен Семенович. В другой раз - вот моя рука! - старушка поклонилась с красивой плавностью.

Закусивший с дороги на уголке стола Виктор Степанович Пральников посидел около Брагина, а потом с позволения хозяйки дома углубился в семейный альбом Ковус-ага. В пожелтевшей папке "скоросшивателя" были собраны не только давнишние фотографии старого моряка, но и разные бумаги, две грамоты и газетные вырезки, относящиеся, главным образом, к проплыву таймунщиков через Каспий до Москвы. Любопытный альбом в какой-то мере мог заменить желанную беседу с самим Ковус-ага, которого Пральников должен был непременно повидать. Застолье между тем шумно продолжалось.

Нина опрометью скрылась в другой комнате и вышла с лентой в смоченных одеколоном волосах, в черных лодочках, свежая, насмешливая и гордая. Метанов расшаркался, склонил набок голову и с маслянистой улыбкой уставился на обаятельную девушку.

- Смею надеяться!..

Они согласно, крепко обнялись в танце. И сразу же чем-то не понравилась эта пара озабоченной старушке. Взглянув сурово на Сережу, она бросила на посудник чулок с луком и громко, замутив голосом музыку, спросила:

- Семен Семенович, сударик, а какой у вас номер?

- Простите, про какой именно номер...

- Очки какие носите? Мои некстати треснули. По ободочку... Не откажите в любезности, помогите. Пока вы танцуете, я в ваших очках гуся обследую!

Нина от души рассмеялась и, касаясь грудью разгоряченного партнера, сбилась с такта.

- Но позвольте, при чем тут мои очки? - смутился чуткий Метанов под взглядом Нины, но быстро нашелся, не испортил танца. Погрозив пальцем шутливой старушке, Семен Семенович властно и порывисто обнял девушку, привлек к себе в такт музыки, и Нина тут же стала удивительно податливой, покорной музыке и кавалеру.

Танцевала Нина с упоением, целиком отдаваясь восторженному порыву, отточенной слаженности движений, взаимному чувству ритма танца.

Обособленно сидели на кушетке Брагин и Завидный, не мешая ни танцующим, ни Виктору Пральникову. С откровенным любопытством следя за Ниной, Сергей ожидал, с чего же начнет разговор Игорь, занятый своей хитроумной зажигалкой-медальончиком, сувениром какого-то заграничного фестиваля.

- Деспотизм редких вещей, впрочем, как и красивых людей, не имеет предела, но как дьявольски приятен этот гнет красивости! - восторженно жаловался Игорь. - Иная чарующая безделушка завлекает и пленит, как та искусная француженка, сказавшая откровенно: "Смелей вперед, и я - ваша!.." Вот и эта ладанка, с виду простушка, но бесценна, как раковина с жемчугом. - Игорь любовно положил зажигалку на ладонь, отвел руку в сторону и взглянул, избоченясь. - Маньяк ты, Сережа, и упрямство твое болезненное. Ты словно противишься приятному. Взять хотя бы курение... Помню, в институте, желторотиком ты выкуривал в день по две пачки едкого "Прибоя", а в дебрях Каспия, где дикарем можно запросто стать, из упрямства ты лишил себя даже этой горькой сладости.

- Пытаюсь открывать в себе новые горизонты. Многое я о себе еще не знаю. - Сергей говорил и видел, как игривая Нина и вспотевший Метанов, кружась по комнате, около кадки с фикусом сбились с шага, виновато и понимающе посмотрели друг другу в глаза, молча и согласно повернули головы в разные стороны.